Топот бронзового коня
Шрифт:
– Я прошу прощения, было велено рассказать приватно…
Иоанн заверил:
– У меня от Прова секретов нет. Отвечайте смело.
– Как вам будет угодно. Речь идёт не о вас, а о вашем сыне.
– И поведал вкратце замысел её величества.
У наследника Гекебола заострился нос:
– Это хорошо, но одновременно и плохо. Как так - без меня? Без моей жены? То есть раньше я, возможно, согласился бы совершенно безропотно, но сегодня, в затруднительном моём положении, вынужден просить о защите. Мальчик в обмен на деньги. Да, звучит бесстыдно, а иначе как?
–
– Самодержцы от условий звереют. Просто посетуй на свои неудачи. Пусть она сама вознамерится оказать помощь.
С этими словами трудно было не согласиться. Иоанн кивнул:
– Ты, конечно, прав. Я изображу из себя робкую овечку, у которой похитили золотое руно.
– А когда всё устроится, не забудь того, кто тебе помог, - не замедлил напомнить хлеботорговец.
– Да уж не забуду, не сомневайся.
В тот же день сели на корабль и поплыли в сторону Босфора. Благодушный Фотий предвкушал награду за блестяще выполненное задание. И шестнадцатилетний Анастасий радовался тоже: путешествие по морю, волны, чайки были ему в диковинку. Но его родители всё ещё тревожились: как их встретит бабушка и захочет ли проявить великодушие к разорившемуся потомку? От неё всего можно ожидать…
Миновав Дарданеллы, через день причалили к пристани Иерона и узнали, что её величество по приказу супруга срочно возвратилась в столицу. Что ж, пришлось ехать дальше, в Константинополь.
А монарх вызвал Феодору вот по какому поводу. Разбирая письма, он нашёл одно анонимное, доводившее до сведения василевса, что его жена забавляется у себя в имении с неким рабом-мавром Ареовиндом, специально купленным ею для разврата.
Надо сказать, что Юстиниан, как и многие тираны всех времён и народов, обладал такой особенностью: сомневался в верности преданных друзей, но зато странным образом верил всем доносам, даже самым нелепым. И нередко подлые люди этим пользовались, чтоб руками его величества извести собственных врагов. Схема была проста: заподозрив кого-либо в измене, самодержец давал поручение первому юристу страны - Трибониану - завести на несчастного уголовное дело. Компромат находился неизменно, если не находился, то его сочиняли. Обвинённый каялся и просил о прощении, тут ему советовали отписать всё своё имущество государю, и тогда приговор будет не таким грозным. Бедолага отписывал, и повешение заменяли отрубанием головы или вечной ссылкой. Думал ли правитель, что его порой водят за нос? Очевидно, нет. Просто сам процесс вершения судеб, приближавший его к Создателю, доставлял владыке высшее наслаждение.
Что касается Феодоры, он впервые усомнился в истинности доноса - слишком сильно её любил, - но совсем отмести его тоже не хотел. Помнил историю с Имром-ул-Кайсом. И тогда ведь до конца не раскрыл - совершилась ли измена или нет. Просто не желал доставлять неприятности ни себе, ни ей. Вроде бы простил, постарался вычеркнуть из памяти. Но теперь задумался: может быть, действительно? У него рога? Главное, обидно, что Юстиниан
Для начала он решил объясниться с женой, а потом, если надо, подключить и заплечных дел мастеров, чтобы пытками на дыбе выбили всю истину из Фаэтета и Ареовинда.
Василиса приехала под вечер и буквально сразу после корабля, даже не зайдя в термы, не переодевшись, поспешила к супругу, совершенно не понимая, что произошло, почему её вызвали столь бесцеремонно. И застала мужа, как всегда в это время, у себя в кабинете за столом, на котором были навалены груды свитков. Посмотрев на неё, вошедшую, он не удивился, бросил беглый взгляд и сказал:
– А, с приездом, душенька… Рад, что ты здорова…
Государыня встала у него за спиной в нервном замешательстве и спросила:
– Что случилось, Петра?
Продолжая писать, автократор проговорил:
– Что случилось? Разве что-то случилось? Я не понимаю.
– Ты не понимаешь?
– задохнулась она.
– Прерываешь мой отдых, требуешь немедленно прибыть во дворец - и не понимаешь?!
Самодержец бросил перо и потёр глаза, вроде бы уставшие от серьёзной работы. Широко зевнул:
– Так, безделица, извини, если потревожил.
Феодора села напротив:
– Раз ведёшь себя так, значит, не безделица. Я успела изучить твой характер.
Он расхохотался:
– В самом деле? И каков мой характер в данном случае?
– Если ты взбешён - быстро остываешь и легко прощаешь. Если улыбаешься, притворяешься беззаботным и воркуешь ласково, то потом казнишь.
– Бог ты мой!
– изумился царь.
– Неужели я такой лицемер?
– Ты не лицемер, но по хитроумию сродни Одиссею. Словно кот, который играет с мышкой, прежде чем загрызть.
– И кого, по-твоему, я желаю загрызть сегодня?
– Видимо, меня.
Брови императора взмыли вверх:
– Разве есть за что?
– Если ты захочешь - найдёшь.
– Даже на пустом месте?
– Из любого пустого места можно сделать полное. Например, мои религиозные взгляды. Под предлогом борьбы с манихеями и меня извести нетрудно. Ну, не извести, а насильно постричь в монахини. И услать в дальний монастырь.
Василевс побарабанил пальцами по столу:
– Я пока не думал об этом, но, вполне возможно, так и поступлю. Упеку тебя куда-нибудь в Лазику - сделаю игуменьей, всё-таки была государыней!
– а затем женюсь вторично. Почему бы нет? Мне всего только пятьдесят пять исполнилось. Даже, вероятно, успею заиметь наследника. И дожить до его совершеннолетия, чтобы завещать трон.
Он следил за её реакцией, наслаждался трепетом, сменой настроений. По глазам читал: верила и не верила в мужнины угрозы. Понимала, что вряд ли так супруг накажет, но, с другой стороны, мог вполне. Если раскусил… Под конец тирады не выдержала, на высокой ноте воскликнула: