Топот бронзового коня
Шрифт:
– Пальцы у него мокрые и липкие, пусть помоет.
Бывший друг ответил:
– Если хочешь мириться по-серьёзному, и такие сойдут.
– Ну, опять растявкались!
– мать повысила голос.
– Я сказала: ручкуйтесь!
Молодые люди нехотя сошлись, стиснули ладони. На секунду приблизившись, уезжающий буркнул остающемуся:
– Всё равно убью, сука, так и знай.
Развернулся, даже улыбнулся родительнице:
– Ну, прощай, мамуля. Будь здорова, и храни тебя Бог.
– В Сиракузах поцелуй от меня сестрёнку.
– Если она не переехала к мужу в Карфаген.
С тем и убыл. Но судьба ещё не раз сведёт всех троих, и не будет мира между ними - вплоть до смерти главного из них.
Ситуация в Риме накалялась. Подходили к концу запасы продовольствия, бани не работали, тот, кто мылся в холодном Тибре, часто простужался. Начались болезни. Ждали нового подкрепления, но оно не шло. Командиры и простые воины говорили, что терпение их на исходе, лучше умереть в новой битве, чем от голода и хворей, в полумёртвом городе. Велисарий не уступал, убеждал ещё потерпеть, говорил, что им на выручку придёт Константин из Далмации, а ещё Юстиниан обещал семь тысяч свежих воинов. Да когда ж, когда?
– спрашивали все. Точного ответа Лис не знал.
А пока со стен стреляли в готов балистры - в общей сложности уничтожили до тысячи человек. Небольшие конные отряды совершали вылазки за ворота - и убили ещё до пяти тысяч. Но народ хотел единого наступления, ропот шёл, и сдержать его становилось всё труднее.
Наконец полководец всё-таки решился. Рано утром 5 марта из ворот во всех направлениях двинулись войска и вооружённое народное ополчение. Первая атака, в силу своей внезапности, оказалась успешной: готы побежали, даже побросали шатры и палатки своего лагеря; ополчение, состоявшее в основном из ремесленников и слуг, стало грабить укрепления неприятеля, набивать живот хлебом и свининой;
между тем Витигис развернул полки и напал на ромеев. Уцелели в бою немногие. Велисарий дал сигнал к отступлению и с большими потерями возвратился в город. Посчитали оставшихся. Было их не больше четырёх с половиной тысяч. Поражение следовало практически неминуемо.
В то же время и у готов обстояли дела не слишком благополучно: в лагере у них вспыхнула чума, а набеги ромейских кавалеристов, остававшихся за пределами Рима (в нескольких городах Калабрии, в том числе и Неаполе), отрезали их от доступных источников еды, отбивали обозы. Эпидемия и голод выкосили около тридцати пяти тысяч.
Велисарий вызвал Прокопия и сказал:
– Снова на тебя уповаю. Мирный человек, ты сумеешь пройти мимо укреплений противника и не вызовешь подозрений. Пробирайся в Неаполь. Собери там еды побольше, погрузи на лодки и вези по Тибру сюда.
Поклонившись, историк проговорил:
– Выполню твою просьбу, несмотря на трудности.
– Погоди, мой
– Слушаю внимательно.
– Ты возьмёшь с собой Антонину…
– Антонину?
– Я хотел бы спасти ей жизнь. Пусть останется в Неаполе, а затем, если проиграем, возвращается к дочке на Сицилию.
– Понимаю. Сделаю.
– Помолчал и спросил наивно: - Феодосий побежит вместе с ней?
Лис нахмурился, процедил сквозь зубы:
– Он со мной останется в Риме.
Тут учёный понял свою ошибку, начал извиняться:
– Не сердись, я же не со зла, просто думал: Фотия услал, а теперь и Феодосия с Антониной…
Полководец покачал головой:
– Фотия услал с поручением. Нино просто спасаю, да. А второго пасынка не хочу.
– Посмотрел на него вполглаза: - Знаю, что болтают про них. Но не верю слухам. Потому что пока Антонина и я - супруги, должен доверять… Ты ведь тоже наверняка не знаешь?
Секретарь смутился:
– Нет, наверняка утверждать не могу.
– Вот и хорошо. Нынче вечером, как стемнеет, оба отправляйтесь. Дам в сопровождение человека - он проводит вас до Неаполя, а потом вернётся.
– Очень благодарен.
Чтобы выглядеть поскромнее, византиец надел серый плащ с капюшоном и простые сандалии на деревянной подошве, в руку взял узелок, где лежало всё необходимое - бритва, ножик, смена белья. А на шею нацепил ладанку.
Антонина явилась с заплаканными глазами, но готовая в путь: тоже одетая как простолюдинка; а тючок её оказался побольше, и его нёс гепид по имени Мундила.
Женщина сказала:
– Я в Неаполе не останусь. Соберём продовольствие и вдвоём же вернёмся в Рим.
– Муж велел остаться. Для чего рисковать вашей милости? Ведь у вас четверо детей, - заикнулся Прокопий.
– Трое, - уточнила она.
– Как, а Феодосий?
– Феодосий - приёмный сын, и вообще не трогай больную тему. Или хочешь со мной поссориться?
– Боже упаси! Просто я пытался убедить вас остаться в Неаполе.
– Не пытайся. Это решено.
– Велисарий знает о вашем решении?
– Я ему открылась.
– Ну, а он?
– Запретил, конечно.
– Видите! А вы говорите.
– Пусть командует у себя в войсках. Дома я командую.
Как сгустились сумерки, приоткрыли створку ворот Святого Петра и, ступая почти на цыпочках, начали пробираться вдоль стены, мимо лагеря Витигиса, расположенного около начала Аппиевой дороги. В облаках мелькала полная насмешливая луна. Было сыро, дождь недавно кончился. Пригибаясь, трое путников пробежали за кустами и благополучно юркнули в рощицу; выходить на дорогу они боялись, чтобы не наткнуться на конные разъезды неприятеля. Поднялись на пригорок и осмотрелись. Никакого движения поблизости не заметили, только за спиной вдалеке вспыхивали оранжевые звёздочки вражеских костров. В роще пахло влажной землёй и гниющими прошлогодними листьями.