Товарищ "Чума" 5

lanpirot

— А оригинал?

— Оригинал придётся списать «в утиль», — совершенно бесстрастно ответил я. — Он мне не интересен… Даже опасен, поскольку может принести массу неприятностей, если обнаружится подмена. Поэтому оставлять его в живых я не намерен.

— Отлично! — Ведьма даже в ладоши хлопнула. — Есть у меня для вас отличный кандидат на эту роль — один спесивый майоришка, Удо фон Штаде. Редкостная скотина, но из очень древнего графского рода.

— Так достал, что готова мне его с потрохами отдать?

— Не то слово, ведьмак! — кивнула ведьма, соглашаясь с моим предположением. —

Сама бы с удовольствием его раньше удушила, до того он меня достал. Но слишком уж заметная фигура в аристократических кругах Германии — эти толстосумы точно будут копать, если он неожиданно исчезнет.

— Да чего бояться каких-то простаков? — не понял я её страха.

— Уж больно род у этого майоришки древний, — пояснила свою позицию Глория, — и он не чужд тайных знаний — могут и о моём реальном ремесле прознать. А инквизиция, хоть её никто уже давно никто не видел, до сих пор за ведьмами охотится!

— Тут соглашусь — нескольких таких святош я на днях уничтожил. По мою душу даже в наши дикие леса прибыли.

— Вот! Понимаешь! Лишний раз нам высовываться не надо — колдовство, оно тишину любит. И я, вместо того, чтобы снять с этого фон Штаде кожу живьем, только разных болячек ему прилепила. Правда таких, что жизнь ягодой не покажется!

— Малиной, — машинально поправил я Глорию. — Или мёдом.

— Какой малиной? — на мгновение затупила ведьма. — И причем здесь мёд?

— Правильно говорить «жизнь малиной не покажется», или мёдом, — «расшифровал» я своё замечание, — но никак не ягодой.

— Точно! Я же говорила, мой русский язык еще оставляет желать лучшего. Однимсловом, если этот сноб при куче свидетелей домой уедет, у меня развяжутся руки…Если тебе он не нужен, можешь отдать его мне? — Глаза ведьмы мстительно блеснули.

— Не завидую я этому Удо фон Штаде, — криво усмехнулся я.

— Клянусь, никто больше не увидит его живым! — с жаром воскликнула Глория. — Зато я так душу отведу…

Меня даже внутренне передернуло от её невысказанных маньячных желаний, когда мой промысел лишь вскользь коснулся её ауры. Нет, полноценно залезть ей «в голову» у меня пока не получилось. Мой ментальный дар всё еще находился в зачаточном состоянии. А вот его «отголосок» — сверхчувствительное эмпатическое[5] восприятие, открыли мне полную гамму чувств, бушевавшую в черной душе ведьмы.

Похоже, что этот фриц-мажорик из древнего аристократического рода оказался тем еще дерьмом, раз сумел основательно вывести из себя весьма уравновешенную старушку-ведьму. Только вот не ожидал он, что расплата придет так быстро. Да и сама фрау Аденауэр, похоже, не ожидала — вон, как обрадовалась.

— Он будет умирать долго и мучительно, — мерзотно прошипела ведьма. — Я буду отрезать от него по маленькому кусочку…

— Простите, Глория, не могли бы вы освободить меня от описания ваших «любовных игрищ», — мило улыбнувшись, перебил я старую каргу. — У меня несколько иные пристрастия…

— Так ты отдашь его мне, ведьмак? — От возбуждения, охватившего ведьму, она вновь перешла на «ты».

— Могу я на него посмотреть? — ответил я, решив немного потомить ведьму сладостным

предчувствием. — Насколько он покалечен?

Я не собирался отказывать, нет. Но, чем дольше она будет стремиться к вожделенной добыче, тем большую ценность она будет иметь в её глазах. Фрица мне не было жалко.

— Смотри… — Ведьма поднялась со стула и подошла к окну. — Вон тот франт с тонкими усиками… А насчет раны можешь не беспокоиться — он практически здоров. Ранение было плёвым, но кто-то из высокопоставленных родственничков подсуетился — и вот он уже едет в Берлин настоящим героем.

Я взглянул через прозрачное стекло на указываемый ведьмой объект. Действительно франт: подтянутая и поджарая фигура, затянутая в серо-зеленый общевойсковой офицерский мундир, по всей видимости сшитый на заказ, выгодно выделялась из группы солдатни, среди которой и находилась моя новая шкурка.

— Какой красавчик! — весело хохотнул я, разглядывая породистое лицо майора с тонкими аккуратными усиками над верхней губой. — Приятно будет «примерить» его на себя.

Он чем-то напомнил мне артиста Кларка Гейбла в Роли Ретта Батлера из «Унесенных ветром». Кстати, если я ничего не путаю, этот фильм был снят еще до войны, в тридцать девятом. И, возможно, этот мажорик его тоже видел. Однако, помимо смазливой внешности, я отлично видел и структуру его ауры, сплошь изъеденной червоточинами тьмы. Это уже был не человек, а чудовище в человеческом обличье.

— Я же говорила…

— Он твой, ведьма, — резко произнёс я, отвернувшись от окна. — Только я возьму с тебя магическую клятву, что никто больше не увидит его живым.

— С радостью! — Фрау Аденауэр, сверкнув своими ровными и белыми зубами, протянула мне руку.

И я её пожал. Вот только такой реакция от ведьмы я, признаюсь, не ожидал. Едва только наши ладони соприкоснулись, её лицо удивлённо вытянулось, а расширившиеся от благоговейного ужаса глаза едва не вылезли на лоб.

— Простите, Господин, что я вас сразу не узнала… — дрожащим голосом произнесла она, становясь передо мной на колени.

Господин? Вот это номер! За кого же она меня принимает?

[1] Жак Луи Давид (фр. Jacques-Louis David; 1748–1825) — французский живописец и рисовальщик, центральный представитель неоклассицистической школы рубежа XVIII—XIX веков, педагог и политический деятель.

[2] Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес (исп. Francisco Jose de Goya y Lucientes; 1746–1828) — испанский живописец и график, один из первых и наиболее ярких художников эпохи романтизма.

[3] «Когда гремит оружие, законы молчат», или по-латыни «Inter arma silent leges» — цитата из речи Марка Туллия Цицерона, позднее перефразирована в более известное крылатое выражение «Inter arma silent Musae» — «Когда говорят пушки, музы молчат».

[4] Мишель де Нотрдам (фр. Michel de Notredame), известный также как Нострадамус (фр. Nostradamus) — французский врач-фармацевт, писатель, поэт, астролог и алхимик, знаменитый своими пророчествами.