Трагедия деревни Мидзухо

Гапоненко Константин Ерофеевич

Давайте отнесемся к этим строкам как к историческому доку­менту без иронии и скосороченных ухмылок. Даже если письмо продиктовано нахлынувшим порывом, настроением, желанием польстить новой власти, то наверняка и порыв, и настроение были порождены определенными благоприятными обстоятельствами, и юная мать в то время действительно почувствовала себя счастли­вым человеком. Состоялся ли брачный союз русского парня и мо­лодой японки после того, как она получила советское подданство (браки с иностранцами в СССР были запрещены), мы не знаем. Но их девочка вполне могла получить метрику на имя Зои Влади­мировны Бибиковой и с записью в графе «национальность» – рус­ская. Тоже факт истории!

Приятным открытием в груде архивных материалов стало за­явление Мацудатэ Савво с просьбой о советском гражданстве. С Мацудатэ, нашей чаплановской соседкой, я уже знакомил читате­ля в главе «Деревня Мидзухо и некоторые ее

обитатели». Даль­нейшая история ее семьи просится в наше повествование. По рас­сказу дочери Люды, мать не уехала в Японию потому, что отец ее сосватал за корейца, которому оставлял свой дом, и не включил в список репатриантов. По существу, родители (главную роль играл отец) бросили ее, за что дочь носила в себе обиду всю жизнь. Ког­да родители уезжали, она страшно плакала. Мужем стал кореец Ко Че Черо, старше Савво двенадцатью годами, работавший до этого на шахтах. Он не был, как говаривал классик, врагом бу­тылки, русскую водку полюбил больше, чем слабое сакэ, посколь­ку в состояние одури она приводила быстрее. И тогда он подни­мал руку на жену. Считалось, что Савво имела шестилетнее обра­зование, но в нем было много пробелов из-за частых пропусков уроков. Ей же пришлось усваивать разговорный корейский язык, позже даже русскую грамоту – уж очень хотелось помогать своим детям в учебе.

Родила Савво сына и трех дочерей. Все они выросли, выучи­лись. Сын Ко Валерий связал свою жизнь с милицией, службу нес на материке, вышел на пенсию в звании майора, сейчас живет с рус­ской женой в Рязани, стал дедом. Одна дочь имеет общее среднее образование, другая – среднее специальное, третья – высшее. Они уже достигли пенсионного возраста, обеспечены в той мере, в какой обеспечено большинство наших пенсионеров. На жизнь хватает.

Когда появилась возможность посетить Японию, Савво через Красный Крест разыскала на Хоккайдо двух братьев и трех се­стер, трижды навещала их. Во время тех встреч много было про­лито слез, высказано сожалений о прожитых в разлуке годах. Бра­тья и сестры приглашали ее переехать к ним. Правительство Япо­нии теперь создает все условия для своих бывших граждан. Сав­во отозвалась сердечной благодарностью, но покинуть Сахалин не решилась. Здесь родилась она сама, здесь родина ее детей и вну­ков. А в Республике Корея друзья семьи разыскали двух братьев упокоившегося Ко Че Черо, но дочери погостить у дядьев не смог­ли из-за полного незнания корейского языка.

Так и живут на Сахалине японка Мацудатэ Савво, дети японки и корейца, граждане России. Их главные заботы теперь простира­ются на следующие поколения.

Этими словами я и намерен был закончить книгу, но обстоя­тельства заставили вернуться к истории одной любви, трогатель­ной и драматичной.

О письме японки Немото Миёко я рассказал известной саха­линской журналистке Людмиле Степанец, с которой более трех десятилетий поддерживаю дружеские отношения. Ее советы всег­да полезны. На этот раз она меня и вовсе удивила:

– Осенью 1976 года я ездила в Долинск, в лесной опытной станции имела продолжительную беседу с интересным работни­ком по фамилии Бибиков. В конце разговора он сказал, что женат на японке, из-за чего имел крупные неприятности по партийной линии, но это не помешало им вырастить двух сыновей. А жена его так добра, что сумела приручить сойку. Он даже подарил сни­мок, где запечатлены и сойка, и японка. Вдруг это тот самый Биби­ков и та женщина, которые упоминаются в архивном документе?

Я принялся обзванивать своих знакомых, кто поддерживает связь со старыми специалистами лесного хозяйства, и через не­продолжительное время получил долинский телефон Вадима Ев­геньевича Голубева. Выслушав мой вопрос, он коротко ответил:

– Это они. Да, Бибикова из-за японки исключили из партии. К сожалению, они уже ничего вам не расскажут.

Пришлось обратиться к документам. В Государственном исто­рическом архиве Сахалинской области мне предоставили персо­нальное дело Бибикова Владимира Зиновьевича, рождения 1923 года, русского, из служащих, имеющего среднее образование, кан­дидата в члены КПСС с апреля 1946 года. Дело рассматривал До­линский горком КПСС 10 марта 1953 года. Было отмечено: «При прохождении кандидатского стажа т. Бибиков проявил политиче­скую близорукость и потерю бдительности, вступив в незаконный брак с иностранной подданной. После наложенного на него пар­тийного взыскания своей ошибки не понял и расценивает факт вступления в незаконный брак с иностранной подданной как свою личную ошибку в семейном вопросе.

Постановлением общего собрания парторганизации лесхоза от 4 февраля 1953 года (протокол № 8) т. Бибиков за допущенные ошибки из кандидатов в члены КПСС исключен». Бюро горкома постановило: «Бибикова В.З. из кандидатов в члены КПСС исклю­чить как недостойного по

своим личным качествам…»

Так кто такой Бибиков, каковы его личные качества и что за исто­рия с японкой? О себе он рассказывает следующее. После окончания восьми классов поступил в Калужский техникум путей сообщения, во время учебы посещал занятия в аэроклубе, с началом вой-ны получил направление в военное училище. В ноябре 1943 года начал службу механиком в 777-м истребительном полку 10-й воз­душной армии, с 1946 года по май 1948 был освобожденным секре­тарем комсомольского бюро полка. Должность в ту пору значитель­ная, недостойному человеку ее доверить никак не могли. За службу в армии Бибиков имел ряд поощрений, две благодарности от коман­дующего армией за хорошую комсомольскую работу.

История с японкой сложилась так. В населенном пункте, близ которого базировался истребительный полк (аэродром, постро­енный японцами, находился на мысе Слепиковского), жилья для офицеров не имелось, их подселяли в японские семьи. Семья Не­мото состояла из трех человек: родители и дочь Миёко, немно­го моложе незваного квартиранта. Молодой офицер, комсомолец, убежденный в превосходстве социалистического строя над капи­талистическим, воочию увидел тяжелую долю японской женщи­ны. Не исключено, что однажды он не вытерпел и вмешался в чу­жие семейные отношения, пресекая самодурство отца. Видя уны­лую бедность, он из сердоболия не мог не поделиться своим про­довольственным пайком. Так делали все. Возникло общение, ему пришлось знакомиться с японским языком, им, особенно дочери, – с русским. Девушка обнаружила незаурядные способности и уже через год смогла работать переводчицей сначала при войско­вой части, потом в штате поселкового Совета. Своей должностью она гордилась, трудясь с исключительным старанием, постоянно совершенствуя знания. Председатель исполкома дал ей весьма по­хвальную характеристику.

Молодые люди распахнули сердца навстречу друг другу. Сам Владимир Бибиков описал это так: «Происходит она из неимущих крестьян, рабочего скота у них не имелось, своей земли не было. Семья арендовала маленький участок земли, за пользованием ко­торым хозяину отдавали половину урожая… Сближение с нашим бытом и законами нашего государства, равноправие в националь­ном вопросе, равноправие мужчин и женщин побудили у Немото Миёко стремление навсегда остаться в Советском Союзе. И если ее будут принудительно репатриировать в Японию, то она заяви­ла, что покончит с собой. Это честное стремление молодой девуш­ки я поддержал и пообещал ей во всем помочь. Я понимаю так: если честный человек любой страны по происхождению из рабо­чих и крестьян искренне хочет остаться в СССР, то это надо толь­ко приветствовать… Часто общаясь, мы незаметно для себя при­выкли друг к другу и в 1946 году решили навсегда быть вместе».

Бибиков употребляет осторожное слово «привыкли», он пола­гает, что слово «полюбили» неупотребимо в объяснительной за­писке. Какая может быть любовь к чужестранке? Связь с японкой означает потерю бдительности. Заурядный флирт был бы воспри­нят иначе: похихикали бы в кулак, подмигнули друг другу, вка­тили бы ему строгача, через полгода сняли, назвали это «боевым крещением», а в заключение распили бы пару бутылок спирту. Но тут все складывалось сложнее – Бибиков полюбил японку глубоко и принялся строить семейные отношения всерьез, заведомо зная, что браки с иностранцами в СССР запрещены законом. Поскольку Бибиков был кандидатом в члены ВКП(б), то спрос учинила пар­тийная организация 777-го истребительного авиационного полка. Собрание постановило исключить Бибикова из числа кандидатов, однако политотдел 29-й истребительной авиационной дивизии та­кое решение не утвердил. Бибиков демобилизовался, и дело пере­дали в Чеховский райком ВКП(б) – был одно время в Сахалинской области такой район. Райком рассмотрел вопрос лишь в 1950 году, через год и девять месяцев, когда у Миёко уже родился второй ре­бенок – сын Валентин. Чеховский райком вынес Бибикову стро­гий выговор. Почти три года его никто не трогал и только в фев­рале 1953 года вернулись к вопросу о его партийности, когда се­мья уже проживала в Долинске и Миёко нянчила трехмесячного Петю. Чем объяснить такой затяжной перерыв, неизвестно, харак­теристики, поступившие в Долинский горком КПСС, не дают ни­каких зацепок. Вот что написал директор лесной школы Турчков: «За время пребывания в лесной школе с сентября 1950 года по ав­густ 1952 года тов. Бибиков В.З. проявил себя как инициативный, энергичный слушатель, отлично учился, в общественной работе принимал активное участие, дисциплинирован, политически гра­мотен. Заслуженно пользовался авторитетом среди товарищей и преподавателей». Секретарь парторганизации Долинского лесхо­за подтвердил активную позицию Бибикова в период учебы, одна­ко упрекнул, что с переходом на работу в лесную опытную стан­цию он партийных поручений не имел.