Трагедия господина Морна

Набоков Владимир Владимирович

ЭДМИН:

Так сетовать не нужно… Кто же может вас разлюбить? Такая вы… ну, полно, ну, улыбнитесь же! Улыбка ваша — движенье ангела… Прошу!.. Сегодня у вас и пальцы неподвижны… тоже не улыбаются… Ну вот!..

МИДИЯ:

Давно ли?

ЭДМИН:

Давно ли что, Мидия?

МИДИЯ:

Так.

Занятно… Я вас таким не видела. Нет, впрочем, однажды я спросила вас, что толку вам сторожить на улице…

ЭДМИН:

Я помню, я помню только занавеску в вашем мучительном окне! Вы проплывали в чужих объятьях… Я в метели плакал…

МИДИЯ:

Какой смешной… И весь растрепан… Дайте, приглажу. Вот. Теперь смеются пальцы? Оставьте… ах, оставь… не надо…

ЭДМИН:

Счастье мое… позволь мне… только губы… только коснуться… как касаются пушка, биенья бабочки… позволь мне… счастье…

МИДИЯ:

Да нет… постой… мы у окна… садовник… ………………………………………………

МИДИЯ:

Мой маленький… не надо так дышать… Стой, покажи глаза. Так, ближе… ближе… Душе бы только нежиться и плавать в их мягкой тьме… Постой… потише… после.. Вот! Гребень покатился…

ЭДМИН:

Жизнь моя, любовь моя…

МИДИЯ:

Ты — маленький… Совсем, совсем… Ты — глупый мальчик… Что, не думал, я так умею целовать? Постой, успеешь ты, ведь мы с тобой уедем в какой-нибудь громадный, шумный город и будем ужинать на крыше… Знаешь, внизу, во тьме, весь город, весь — в огнях; прохлада, ночь… Румяный отблеск рюмки на скатерти… И бешеный скрипач, то скрюченный, то скрипку в вышину взвивающий! Ты увезешь меня? Ты увезешь? Ах… шарканье… пусти же… он… отойди…

Входит Господин Морн, в темном халате, взъерошенный.

МОРН:

Ночь? Утро? Перехода не замечаю. Утро — продолженье бессонницы. Виски болят. Как будто мне в голову вдавили, завинтили чугунный куб. Сегодня выпью кофе без молока.

(Пауза.)

Опять газеты всюду валяются! Однако… ты невесел, Эдмин!.. Вот удивительно: мне стоит войти, и сразу вытянуты лица — как тени при вечернем солнце… Странно…

МИДИЯ:

Ненастная

весна…

МОРН:

Я виноват.

МИДИЯ:

…и новости ужасные…

МОРН:

И в этом я виноват, не правда ли?

МИДИЯ:

Столица горит. Все обезумело. Не знаю, чем кончится… Но, говорят, не умер король, а в подземелье замурован крамольниками.

МОРН:

Э, Мидия, будет! Я, знаешь, запрещу, чтоб приносили газеты. Мне покоя нет от этих догадок, слухов, новостей кровавых и болтовни досужей. Надоело! Передо мной, поверь, Мидия, можешь не умничать… Скучай, томись, меняй прически, платья, удлиняй глаза чертою синей, в зеркало глядись, — но умничать… Да что с тобой, Эдмин?

ЭДМИН:

(встает из-за стола)

Я не могу…

МОРН:

Что с ним? Что с ним? Куда ты? Там на террасе сыро…

МИДИЯ:

Ты его оставь. Я все скажу тебе. Послушай, я тоже больше не могу. Его я полюбила. С ним уеду. Ты привыкнешь. Я тебе ведь не нужна. Друг друга мы замучим. Жизнь зовет… Мне нужно счастья…

МОРН:

Я понимаю, где сахарница?.. А, вот. Под салфеткой.

МИДИЯ:

Ты что ж, не хочешь слушать?..

МОРН:

Нет, напротив я слушаю… вникаю, постигаю, чего же боле? Ты сегодня хочешь уехать?

МИДИЯ:

Да.

МОРН:

Мне кажется, тебе пора и собираться.

МИДИЯ:

Да. Ты можешь не гнать меня.

МОРН:

По правилам разрывов — через плечо еще должна ты кинуть: «Я проклинаю день…»

МИДИЯ:

Ты не любил… Ты не любил!.. Да, проклинать я вправе неверный день, когда в мой тихий дом твой смех вошел… Зачем же было…

МОРН: