Третье рождение Феникса
Шрифт:
Она печально покачала головой.
– Жениться на тебе я не могу, - поник Герц.
– У меня Софа и дети. Но все остальное положу к твоим ногам - деньги, меха, украшения… только скажи! Ни в чем отказа не будет. Заживешь, как царица!
– Ах, оставь, Боря. Что за представление ты устраиваешь? Мало обо мне сплетен ходит? Костров и так гудит.
– Маша… - Герц, не понимая, что он делает, в ужасе опустился на колени на утоптанный снег.
– Не губи меня, Машенька… Уедем! Хоть одну ночь проведем вместе, а там… трава
– Подарок приготовил. Возьми!
На ладони Бориса лежал крупный кулон с бриллиантом на цепочке из белого золота.
– Ты что?
– Глаза Марии Варламовны округлились, лицо ее побледнело.
– Встань, ради бога! Потом будешь меня проклинать, как Чернышев. Да и увидят…
– Пусть видят!
Из-за ствола толстой липы показалась чья-то фигура.
– Ба! Господин Герц!
– воскликнул молодой офицер, отряхивая от снега полы шинели.
– Вы ли это? Не ожидал! И на коленях? Не боитесь брюки дорогие испачкать? Небось сотни три «зеленых» стоят? Или больше?
Борис вскочил, мучительно краснея и покрываясь потом; рука с зажатым в ней кулоном безвольно повисла.
– Вершинин? Ты что - следишь за мной?
– Маша, - не обращая более внимания на Герца, сказал Сергей.
– Вы решили продать свою любовь этому Иуде? За тридцать серебреников?
Мария Варламовна вспыхнула, побежала прочь, поскользнулась… и упала бы, не подхвати ее сильная мужская рука. Это был Андрей Чернышев.
– Господи!
– задохнулась она.
– Что вы все здесь делаете? Сговорились?
Она заплакала. Слезы замерзали на ее щеках. У Чернышева на скулах заходили желваки.
– Кто тебя обидел?
– сквозь зубы процедил он.
– Опять этот щенок?
Майор повернулся и посмотрел, как Герц и Вершинин, жестикулируя, выясняют отношения. Одинокий прохожий шарахнулся от них, перешел на другую сторону аллеи, от греха подальше. Вековые липы стояли в лунном безмолвии, взирая на суету людскую.
– Выходи за меня, Маша, - сказал Чернышев.
– Руслан уехал, бросил тебя. Он чужак, не наш. Напрасно ты с ним связалась!
– Будешь меня учить?
– Мария Варламовна вырвала свою руку, сделала шаг назад.
– Это ты ворвался в мой дом, обозвал меня сукой?
– Прости… сам не понимаю, как я мог. Вырвалось. Больше такого не повторится, клянусь! Но… это произошло у Зориной. К тебе в дом я не врывался.
– Врешь! Все ты врешь. Уходи… - горько вздохнула Маша.
– Вы мне сердце на части рвете.
– Выходи за меня замуж, - повторил Чернышев.
– Руслан - чужой, залетный. Он не вернется. Борька Герц на тебе не женится. А Вершинин - мальчишка совсем, птенец желторотый… куда ему? А не отступится, так я его убью!
Он улыбнулся одним ртом, жестко, решительно.
Госпожа Симанская повернулась к нему спиной и пошла по лунной аллее. Ей было
Майор был уверен, что Талеев уехал в Санкт-Петербург навсегда. В Кострове ему больше делать нечего.
– Я дал Руслану Кирилловичу понять, что не видать ему Маши, как своих ушей!
– прошептал он, провожая взглядом ее удаляющуюся фигуру.
– Не видать!
Глава 12
Москва
Менеджер по рекламе фирмы «МиМ» не сообщил Всеславу ничего интересного. Да, они размещали свои странички в газетах и некоторых журналах спортивной тематики, но господин Мартов не имел к этому отношения.
По просьбе сыщика служащий принес перечень печатных изданий, с которыми сотрудничал отдел рекламы, - ничего похожего на «Эхо» или «Эру» там не нашлось.
«Поеду к старикам Мартовым, - решил Смирнов.
– Может быть, им что-нибудь известно».
В квартире на Каланчевской улице пахло лекарствами. Лаврентий Васильевич, в очках на орлином носу, в теплой меховой жилетке, выглядел постаревшим лет на десять. Он пригласил сыщика в гостиную. Плотно задернутые шторы почти не пропускали света, у дивана горел маленький светильник. Анастасия Юрьевна, худая, с гладко причесанными седыми волосами, что-то вязала. Было слышно, как постукивают спицы. Она подняла от вязания бледное, измученное лицо.
– К нам гость, Стасенька, - мягко сказал профессор Мартов.
– Я пойду, приготовлю чай.
Она покорно кивнула, отложила в сторону спицы.
– Вы нашли того, кто убил Феликса?
– спросила она, и ее подбородок задрожал.
– Ищу, - кивнул Всеслав.
– Вот, пришел к вам за помощью. Не припомните, ваш сын не собирался заняться журналистикой? Статью написать, например?
– Феликс давно отошел от чего-либо подобного… Уж скорее Тарас взялся бы за перо. Они оба променяли литературу на… бизнес, превратились в торгашей. Никогда не думала, что мой сын…
Мартова достала из рукава носовой платок, вытерла слезы.
– Знаете, бывает всякое, - предположил сыщик.
– Забросишь какое-нибудь увлечение, а потом вдруг снова потянет. Ностальгия по прошлому или по юности… по чему-то светлому, забытому.
В глазах Анастасии Юрьевны мелькнул проблеск интереса.
– Возможно, если бы Феликс был жив… он бы и вернулся к творчеству.
Профессор Мартов принес с кухни поднос, на котором стояли заварной зайник, чашки и вазочка с вареньем. Запахло настоящим черным чаем.
– Я люблю крепкий, - сказал Лаврентий Васильевич, угощая гостя.
– А Стасеньке нельзя - сердце пошаливает. Я ей с молоком сделаю.