Третий берег Стикса (трилогия)
Шрифт:
— Прекрати юродствовать, встань, — холодно приказал он.
Матвей послушно вскочил, хоть видно было — стоять ему ещё тяжело. Саша даже сплюнул от досады и негромко сказал сквозь зубы:
— Меня-то ладно, никто я тебе, зачем Алтына предал? — говоря это, заметил остановившийся Матвеев взгляд, подумал мимоходом: «Что это с ним, чего пялится? У меня что-то не так с одеждой?»
— Я не знал, кто ты! Я не знал, княже! — запричитал сатир, порываясь снова стать на колени, но Волков не дал, удержал, схватив за грудки, прижал к дереву.
— Я про Бугаева тебя спрашиваю! Он
— А что я? — слезливо оправдывался Джокер. — Как сына! Думаешь, что он со мной сделал бы, не окажись я сильнее? Сына! Сам же Алтын и учил меня: мальчик мой, лучшие твои друзья — камни и золото, остальные предадут и продадут! И продал бы он меня, княже, я знаю!
«Чёрт, я же совсем забыл о перстне! Вот почему он решил, что я князь!» — припомнил незадачливый эмиссар и едва удержался от того, чтобы хлопнуть себя с досады по лбу, чего заслуживал вне всякого сомнения. Но поступать так не стал, чтобы не терять достоинства, вместо этого запихал болтавшийся на тесьме перстень обратно и застегнул ворот комбинезона.
— Подлый пёс Алтын, конечно, наговорил тебе на меня, но это враньё!
— И камни ты у меня не крал, просто взял на хранение.
Сарказм пропал втуне, сатир принялся зачем-то хватать Волкова за рукав, говоря убеждённо:
— Я сохранил, всё в полной сохранности. Видишь, что со мной сделали? Пытались отобрать твою собственность! Негодяи, драку устроили! Я сейчас, я принесу!
Не получилось остановить его, к машине бросился опрометью, прогрохотал по доскам башмаками, пнул мертвеца, освобождая себе проход к дверце, подхватил с пассажирского сиденья знакомый Волкову чемодан и приволок, сопровождаемый равнодушным взглядом безмолвного третьего участника отвратительной сцены. Матвей стал совать чемодан в руки, но прикасаться к страшному грузу не хотелось, поэтому Саша сказал, с интересом рассматривая флегматичного стороннего наблюдателя:
— Отнеси обратно, — и мотнул головой, давая понять, что место чемодана в машине.
— Вот и правильно! — крикнул на бегу Матвей, возвращаясь, добавил: — Так будет сохраннее.
Вернулся. Почтительно приблизившись, проговорил с поклоном, вполголоса:
— А перстень, княже, не носил бы ты так, на верёвке. Неосмотрительно. А ну, перетрётся, или обрежет кто?
— Это не верёвка, — машинально ответил Волков. И пояснил, всё ещё разглядывая молчаливого крепыша (тот стоял, скрестив на груди крупные руки): — Перетереться она не может и не разрежешь её ничем. Снять можно только вместе с моей головой, а это (Саша счёл своевременным глянуть на сатира) дороговато обойдётся.
— Прости, княже! Такого и в мыслях у меня не было, — ответил, кланяясь, Джокер, но что-то в тоне ответа Волкову не понравилось: «Ох, крутит он опять, Саша, осторожнее. Опять что-то задумал. Однако без провожатого я здесь больше шагу не сделаю».
— Не называй меня больше так, — попросил он.
— Как же мне…
— Сашей, как и раньше.
— Слушаюсь, кня…
Волков показал кулак.
— Кхе-кхм! — громко кашлянул невозмутимый слушатель. —
«Да это паромщик всего лишь!» — догадался Волков и ответил:
— Конечно. — Потом, помедлив, спросил: — Сколько это стоит?
— Уплочено, — прогудел, паромщик. На невыразительном лице его не промелькнуло и тени удивления, повернувшись к парому, он сделал жест, который мог сойти с равным успехом и за приглашением пройти на мостки, и за просьбу отправиться на все четыре стороны.
— «Упло-очено!» — передразнил Матвей, обращаясь к широкой спине перевозчика. — Бабок я тебе отлистал за досрочный переезд, не видишь — торопимся! Пошевеливайся или возвращай лишку!
— Солнце ещё низко, — бесстрастно возразил паромщик и водянисто глянул через плечо на возмущённого сатира. — Деньги я верну, если господа никуда не торопятся. Дождётесь полудня…
— Нет уж, — возразил Волков, предвидя новые возражения склонного поторговаться сатира. — Поехали.
Паромщика нисколько не обеспокоили трупы. Он переступил через лежащее у сходней ничком тело, схватил его за шиворот и сволок на берег, как мешок, дождался, пока пассажиры ступят на дощатый настил, и поднял трап, отгородившись от берега досками. Скрипнули петли, что-то деревянно стукнуло, перевозчик повозился сначала у одного углового столба, закрепляя ограду, потом у другого. Покончив с этим, опустился, кряхтя, на одно колено, схватился за ржавое кольцо и открыл люк, которого Волков до сих пор не приметил.
— Заводи, заводи свою черепаху! — понукал переминаясь от нетерпения Матвей. Озирался ежесекундно, и, как выяснилось, не зря. На дороге вдали появилась машина — точная копия Матвеева медведя.
Паромщик ничего не ответил, склонился, погрузив руку в люк чуть ли не по плечо, выпрямился, дёрнул локтем. «Др-р-рам! Чах! Чах!» — зарокотало, чихнуло несколько раз под настилом что-то, потом взревело простуженным басом так, что затарахтели сломанные перила. Из-под настила в сторону берега вынесло клуб чернейшего дыма.
— Поехали! — приплясывая, умолял сатир. Пол дёрнулся под ногами, под настилом заскрежетало и мостки неспешно двинулись через пролив, втягивая канат с одной стороны и выпуская с другой. Волков был сражён видом и поведением адского механизма, действительно напоминавшего черепаху; забыл ненадолго и о Джокере, и о машине на пыльной дороге, и о флегматичном паромщике. «Вчера паровой котёл, сегодня это, — потерянно думал он, следя за облачками черепашьего чёрного выдоха. — Что ещё есть в этом заповеднике? Водяные часы? Ступальная мельница?» К действительности его вернул Матвей — снова хватал за рукав, причитал:
— Они догонят! Переправятся следом! — и, тыча пальцем в оставленный берег, стонал: — Что будем делать, княже?
— Просил же, не называй меня так, — напомнил Волков, оглядываясь на паромщика, но тому, похоже, безразлично было, кто едет на деревянном панцире его черепахи.
— Они догонят, — повторил, кивая головой, сатир.
Саша глянул туда, куда указывал провожатый. Машина на паромной пристани, четыре человека в чёрном смотрят черепахе вслед. Волкодавы?
— Зачем мы им?