Третий берег Стикса (трилогия)
Шрифт:
— О Драконовом Дне? Что о нём рассказывать? Никому кроме менял это не интересно. В день этот прилетает один из драконов, привозит денег. Забирает камни и золото в счёт части княжьей и то забирает, что наменяно. Обычно с драконом бывает наместник, иногда и сам Кий. К Алтыну Кий является чаще, чем к иным, — по дороге в Южный Дворец. Я сам его видел однажды. И его самого видел и дочь его, княжну Киру.
— Какой он? — спросил Волков, пытаясь припомнить всё, что знал о драконах.
— Невысокий, брюнет, крепенький.
— Да не о князе я, а о драконе.
— Тьфу ты, я думал, интересуешься Кия приметами, это я ещё понимаю зачем, а дракон… что с него толку-то, крови ему надо бочками,
— Так какой же он? — потеряв терпение, перебил Волков.
— Какой? — расслабленно покручивая руль переспросил Матвей. Видно было, уже успокоился и небольшое недоразумение, случившееся между ним и спутником, предал забвению. Рассказывать стал охотно: — Большой, зелёный, сверху крылья крутятся. Ты дракона никогда не видел? Село, вот ты кто. Рокочет, когда летит — за десять вёрст слышно, все прячутся. Кто его, Кия, знает, что ему взбредёт в голову. А даже если и не Кий, а наместник — с ними встречаться, так лучше уж с Неназываемым.
«Дракон — это вертолёт. Разберёмся теперь с Неназываемым».
— Что вы все Неназываемого поминаете? — как бы невзначай осведомился Саша.
Рука Матвея, сжимавшая руль дрогнула, медведь вильнул. Ответил не сразу и совершенно другим тоном:
— Ты прости, княже, сорвалось у меня. Обидеть не хотел, само как-то так вышло, больше не повторится.
— Чёрт тебя возьми! — освирепел Волков. — Я вопрос тебе задал простой, прямо ответить можешь? За что клянёте Неназываемого? И за дорогой смотри!
— Не казни только за то, что скажу, — смиренно проговорил Матвей, вцепившись в руль обеими руками. — Велением Киевым указано по имени его не называть, деяний нечестивых не поминать, предать забвению, а помянет кто или назовёт имя поганое, того ослушника считать преступником государственным и поступать с ним соответственно. Имени его настоящего я не знаю, о деяниях же вот что промеж себя болтают изгои: ходить, мол, умеет по воде, летает по воздуху, и недуги, мол, лечит наложеньем рук. От Арона я слыхал, и Бугаев позже спьяну рассказывал, что вернётся, мол, владыка истинный, но и тот, и другой поминали титул княжеский, и я подумал, прости неразумного, что князей уже видывал, и чудес от них ждать не следует.
— Правильно подумал.
— Как же правильно? По воде ты ходил и по воздуху. И черепаху ты как разделал!.. Я сам видел! И слышал, как белоглазые, когда шугнул ты их — помнишь? — у Дворца Южного, орали про Неназываемого. Что они такого увидели?
«Нельзя ему о поясе Афины рассказывать», — остановил себя Волков, и соврал первое, что пришло в голову:
— Перстень Южного Княжества они увидели, как и ты.
— Значит, правду Бугаев рассказывал, что Сила в перстне княжеском! И любой, значит…
Матвей поперхнулся словами, покашлял и спросил:
— Значит, это твоего имени боится Кий.
— Имя моё тебе известно, — буркнул Волков, — оно самое обыкновенное. Я обычный человек.
— Но у тебя перстень, — заметил Джокер, и Саше почудилось, что уголок его губ пополз вверх впервые с момента их новой встречи. С подозрением глянув на собеседника, убедился — нет, показалось, если и улыбнулся, то другой стороной рта.
— Да, у меня, — подтвердил капитан Волков, и спросил, чтобы увести разговор в сторону от неприятной темы:
— О драконе речь. Ты рассказывал, что он зелёный, большой и крылья у него сверху крутятся. И что горю… крови драконовой потребляет много. Что же — кровь медвежья чем-то отличается от драконовой?
— Конечно, — подтвердил повеселевший по неизвестной причине сатир. — Ещё как отличается. Медвежья —
— Волчья? Волки — это что ж такое? — с удивлением осведомился капитан Волков, думая про себя: «Медведи — автомобили, драконы — вертолёты, но волки?»
— Ну как это — «что»? Волки они и есть волки. На них ездить — себе дороже. Холодно, колени болят, руки мёрзнут. Попробовал я и решил, нет, пока бабок на медведя не накоплю… И, слышь, Саша, как раз мне лох подвернулся с иолантом на кармане. Аккурат доли моей хватило, чтоб пешком больше не ходить и на волке не ездить. Фигня эти волки — колени болят и устают руки за рога держаться. И главное — не четыре же колеса, а два!
«Ага, понятно, — Волков покивал удовлетворённо и перестал слушать разглагольствования Матвея о преимуществах четырёхколёсного транспорта. — Как я раньше не додумался? И видел же мотоцикл под тем типом, который расстрелял мой бот. Вот бы ещё что выяснить — кто он такой, этот водитель волка, стреляющий без колебаний. Ждал меня в точности там, где я и появился, с ботиком расправился одним выстрелом и сбежал. Это был привет от Кия? Но откуда же он знал, где высажусь? Те белоглазые, монахами ряженные, ловили всё, что из моря вылезет. Матвея вот, к примеру, тоже. Но отпустили тут же, как только перстень увидели, а тому у которого обнаружили искомое, попытались выпустить кишки в точном соответствии с Киевым предупреждением. Получается, ничего о мотоциклисте не знали? А он о них? Нет, плоховато вы, господин эмиссар, в ситуации разбираетесь. Сутки потратили на всякие глупости, к цели нисколько не приблизились, слухи собираете. Что о Силе узнали? Только досужие домыслы полуграмотных суеверных маргиналов, что связана она каким-то образом с перстнем. Опять чепуха средневековая, а то и более древняя. Но делать нечего, надо и это слушать. Слушайте господин эмиссар!»
— Но жрут они ого-го, — оживлённо рассказывал Матвей, развалившись в кресле. — Медведям не чета, зато два часа — ты понял? — каких-нибудь два часа и там уже, а мы с тобой хорошо если доберёмся до вечера. И всё равно по дороге где-нибудь надо кровью разжиться, вот хотя бы у кузнеца, у Решетилова. Заодно пообедаем у манихеев, давно я у них не был. Надо не забыть нацепить тряпки белые и Отцов их припомнить, чтоб не спороть какой-нибудь ереси. Тебе, Саша, там вообще лучше помалкивать. Они хоть и мирные, но если что не понравится, могут жрать не дать и на улицу выставить.
Волков, слушая вполуха, смотрел в окно. Однообразный пейзаж: у края дороги кусты, за ними поля — то сплошь зелёные, то засаженные рядами каких-то невысоких растений. Лишь изредка мелькнёт заросшая камышом речушка, дорога перепрыгнет её по короткому мостику, и снова всё как стол ровное. Когда дорога взбежала на низкую насыпь, чтобы перебраться через очередной ручей, Саша увидел спины животных у воды и широкополую пастушью шляпу. Спрашивать Матвея, что за живность там у реки, Саша не стал — лень, жарко, дышать нечем. «Приоткрыть окно?» — подумал сонно Волков, и опустил стекло. Стало хуже слышно Матвееву болтовню — ревел в оконной щели воздух, но всё равно не было сил вникать в суть рассуждений: «Чёрт ногу сломит тут у них. Ничего не могу понять, теперь вот манихеи какие-то в белом. Которые, если что, не дадут жрать и на улицу выставят. И ведь читал же что-то о манихеях, но всё в голове перепуталось. Это религия? В белом. Мало ли кто в белом, вспомнить бы, во что верили. Вот и Матвей тоже собирается отцов каких-то припомнить. Чьих отцов? Почему отцов одних, где тогда матери? Что-то было у Блаженного Августина… Нет не помню ничего, кроме: ах мой милый Августин, Августин, Августин, ах мой милый Августин, все прошло, всё. Всё прошло, пр-р-р-р!»