Третья истина
Шрифт:
– Знаете что, ни к чему специальные остановки! Давайте, поедим на ходу! Ну, где у нас что? Вот здесь, на корзине разложим, – сказала она зашевелившимся тут же женщинам. Те извлекли хлеб, отварной картофель, сало и яйца.
– О! – воскликнула Саша, – какая прелесть! А малышке что дать – яичко? Поль, вам передать бутерброд с семгой или с икрой?
– Все равно.
Не понял ее шутки? Саша ругала себя. Зачем затеяла дурацкие воспоминания о Петре? Она старательно сделала Виконту бутерброд побольше: ломтики сала, кружки картошки и яйца, накрыла сверху вторым ломтем пористого хлеба. Старуха погладила Сашу по плечу:
– То-то хозяин растет! Счастье в доме, ласковый и домовитый…
...Колька перебрался к корзине, он, явно, не был уже голоден, но корзина стояла рядом с Сашей, а у него назрел животрепещущий
– Сашка, твоему батьке только тридцать? Или я ослышался как-то?– шепотом спросил он.
Их с Полем компания почему-то сильно интересовала окружающих и не было станции, города или деревни, чтобы их не расспрашивали, кто они друг другу, и что-нибудь еще про них.
– Ослышался, ему двадцать шесть, то есть двадцать пять,– так же тихо сообщила она.
– Значит он что, не родной тебе?
Тут Саша возмутилась и неосторожно громко ответила, вооружившись Лехиной наукой:
– А если врезать за такие слова? – и тут же, не без опаски, посмотрела на спину Виконта.
Тот повернулся всем корпусом и, опустив вожжи, которые он, доев Сашино творение, перехватил у старика, одарил ее укоризненным взглядом.
– Чего петушишься? – сказал Колька примирительно.– Все равно для драки места нет, как приедем, уж тогда… но учти, у меня мускулы - во!
– Боялся я твоих мускулов позавчера вечером! Ты не поспел к этому счастливому для себя моменту… – быстрым шепотом парировала Саша.
– А ну уймитесь, петухи! – Колькин отец опередил Виконта, который тоже собирался что-то сказать.
– Чего взбеленился? – продолжал мысль мирный Колька. – Я же из-за лет говорю. Как ни крути – не получается, он что в одиннадцать на твоей мамке женился?
– Ха! Ты не понял? Ну и голова у тебя… пустая. Он… Нет, серьезно не понял?– Саша лихорадочно придумывала объяснение. Сказать, что крестный отец?
Колька только открыл рот для ответа, как телегу тряхнуло – это на нее навалился грудью, приотставший было, Федор, его средний брат.
– Там… Бежал, ух, говорить не могу… Бандюги... У колодца, воды хотел набрать… Тоже пили, коней… поят… Телегу нашу приметили, напасть сговаривались... Сам слыхал. Скорее, скорее, бердан давайте, отбиться надо... Добро тут… вся надежда… Отчаянные, видно…
Женщины запричитали. Старший брат побледнел и украдкой перекрестился:
– Вот напасть! Что делать будем? С детями, бабами? Неужто пропадать?
– Сколько их?– прервал его Виконт вопросом к среднему брату, сильно хлестнув при этом лошадь.
– Бандитов? – поспешно вытаскивая откуда-то из-под тюков берданку, отрывисто, перемежая слова судорожными свистящими вздохами, отвечал тот, – человек десять. Я смекнул, Прошки-кривого люди... Слыхали про такого?.. Из белых, из красных – сброд всякий... Люди говорят, лютые – подчистую грабят ... Живым никого не оставляют... Догонят, как пить дать... Кони – не наша кляча.
– Хорошо, пошли! – Виконт бросил вожжи Кольке. – Гони! Сильно гони! – Спрыгнул с телеги, достал из кармана пистолет с тонким длинным дулом - Дмитриев маузер, посмотрел на него и что-то в нем подвигал.
– Верно, задержать надо, Василий, прыгай! – Федор чуть не насильно стащил перепуганного брата с телеги, которая уже начала понемногу разгоняться. Сунул брату в руки берданку, сам же достал откуда-то из-под тулупа пистолет с коротким дулом.
Как оказалось, они предусмотрели охрану своего немалого добра, которое, очевидно, и привлекло внимание лиходеев. Виконт уже на бегу крикнул женщинам:
– Сашку не отпускайте! Мы нагоним.
Но Саша, рванувшись изо всех сил, вырвалась из цепких рук женщин. Ее жгла мысль: он же не умеет стрелять! Сам говорил, а теперь что – забыл?
Колька нахлестывал их клячу изо всех сил и та неслась с запредельной для себя скоростью. Саша кубарем скатилась с телеги, плюхнулась на утоптанный снег, и ушиблась, а не разбилась только потому, что умела падать на ходу с лошади. Заметила, что Виконт махнул своим напарникам в сторону небольшого холмика у поворота дороги. Вскочила и побежала туда же – они не оборачивались, и видеть ее не могли. Едва она подоспела к холмику и пригнулась на противоположной от троих оборонявшихся стороне, как в ее поле зрения появилась цепочка из семи всадников. В руках у них были обрезы, из которых они начали с гиканьем постреливать вверх. Сомнений уже не могло быть: они целенаправленно
– Василий, вертай назад! Трус! – Он наклонился над брошенной берданкой и в тот же миг, сраженный пулей, свалился в снег, даже не успев разогнуться. Саша снова прижалась к земле, потом заставила себя еще раз поднять голову. Что она может сделать, чем помочь Полю? Ему, наверное, надо как следует спрятаться, пока всадники его не обнаружили и не выстрелили в него тоже. Поль досадливо мотнул головой, глядя на упавшего, и поднял, согнув в локте, руку с маузером... Он стрелял! И так уверенно, что Сашин страх отступил, она смогла сесть. Почти не целясь, только слегка переводя дуло с одной движущейся мимо его укрытия мишени на другую, он мягко нажимал на курок. Четверо бандитов, начиная с ближнего, поразившего Федьку, один за другим повалились, как фигурки в тире: кто на спину лошади, кто слетел на землю, кто запутался в упряжи, и лошадь поволокла его, не сбавляя хода. Двое остальных не рискнули пересечь некую невидимую черту, оказавшуюся роковой для их сотоварищей, и поспешно повернули коней назад. К ним присоединился третий, подраненный Федькой. Виконт тотчас опустил оружие и подбежал, как-то нарочито раскачиваясь на ходу, к лежащему Федьке. Тот вдруг конвульсивно уцепился за него, потом руки его безжизненно разжались и он затих. Виконта теперь ничего не удерживало, но он внезапно дернулся и схватился за грудь: один из троих удиравших, обернувшись, выстрелил на полном скаку. Саша, не разбирая дороги, кинулась к Виконту. В это мгновение другой бандит швырнул что-то и раздался ошеломляющий взрыв. Саша увидела сквозь дым, что Виконт навзничь упал на землю. Дальше все для нее было, как в ужасном наваждении: она то ли брела к нему, то ли бежала: ноги не слушались, она проваливалась в снег, падала, звала его, снова вставала... Наконец, задохнувшись, упала рядом с ним. Его неподвижность и безмолвие были настолько немыслимыми, настолько чудовищными, что ее ум отказывался принимать непоправимость случившегося: и получаса не прошло, как он улыбался и спрашивал, не холодно ли ей рядом с ним, всего минуту назад он стоял, стрелял, бежал, наклонялся... Она втащила себе на колени его голову, зачем-то сняла шапку, мягкие густые волосы рассыпались на ее ладони. Увидела опаленную дырку около плеча его бекеши, несколько мгновений в ужасе на нее смотрела, потом зашлась в отчаянном плаче. Неужели вот так, вдруг, без предупреждения закончилась ее жизнь? Она не уйдет отсюда, просто, не уйдет никогда. Щеки и лоб Виконта стали мокрыми от ее слез. Совсем от них обессилив, она припала к нему и замерла. Сгущаются сумерки, ночью подморозит, она закоченеет, перестанет что-нибудь ощущать, наконец, умрет и все прекратится.
Она даже не почувствовала, не уловила того мгновения, когда он первый раз пошевелился, и поняла, что он жив, только услышав тихое:
– Сашка, ну что ты… Дышу пока...
Она не смогла произнести ни слова, только подняла голову. Губы дрожали, она смотрела ему в лицо, не веря в такое счастье – смерть отменяется. Он попытался приподняться:
– Черт! Голова трещит…
– Не вставайте, – рванулась Саша и продолжала, заикаясь, – нав-верное нельзя… или… к-как же вы… надо же идти, укрыться… Виконт! Вы не ум-м-рете? Нет?..