Третья истина
Шрифт:
– Они сами разберутся!– бросил Виконт, повернувшись уходить.
Тут же «в подтверждение», девушки, не найдя больше слов, вцепились друг другу в волосы и, надо признать, инициатива принадлежала Тоне. Ее коротенькие, крепкие пальцы захватили светлые волосы Веры так крепко, что та аж присела и, из такого положения, в свою очередь тянула обеими руками Тоню за косу, можно сказать, висела на этой косе. Обеим было больно, и визг не ослабевал.
Лулу, искушенная в «кудрявых войнах», попробовала было подступиться, чтоб оторвать Тоню, но Виконт
– Виконт, ну, Виконт, а что же делать? Они не останавливаются... И как глухие.
Виконт некоторое время наблюдал за происходящим молча, потом, не отпуская ее локтя, сильно перегнулся через перила и крикнул довольно громко, но спокойно:
– Алексей Кондратьевич, принесите мне ту самую бадейку, здесь надо кое- что отмыть!
Звук его голоса заставил девушек отскочить друг от друга. Тоня, ойкнув, закрыла лицо руками и убежала. Вера повела плечом и нарочито медленно стала спускаться по лестнице, выпятив грудь. Проходя мимо Шаховского, чуть задела его, но было заметно, что и ей неловко.
– Ну-ну, – сказал Виконт ей вслед и от души добавил: – Сумасшедший дом!
– Сумасшедший, да, – согласилась сердито Лулу.
– Ты со мной согласна? Тогда пойдем.
– Куда?
– Прочь отсюда, чтоб забыть все это, как кошмар!
Удивительно, но такое, казалось бы, невеселое происшествие настроило их на озорной лад, по крайней мере, внешне.
Они сбежали с лестницы, вышли во двор, влетели в конюшню. Виконт для лучшего «обзора» крутанулся вокруг своей оси.
– Так. Конюшня пуста. Увел. Успел.
– Глаз да глаз нужен за этим Пузыревым, – тем же притворно-сокрушенным тоном ответила Саша, уже мысленно утвердившаяся в таком для себя наименовании.
– О! Легок на помине твой Пузырев! Сейчас! Сейчас все станет ясно! Алексей Кондратьевич! Где Арно? Где Ромашка? Куда вы их дели?
– М-м– м-я… Я тут… с вашим рас-пр-жением, с бадейкой той самой… от колодезя значит… направляюсь. Ваши зовы… Что же вы на месте- то… не стоите, Пал Андреич?
– Алексей Кондратьевич, дорогой, это вы поспешаете на мой призыв с лестницы? Бодро! Что ценю в людях – так это расторопность. Ну, ну, друг, не прячьте глаз. Выдайте мне лошадей и ступайте с миром! И конюхи куда-то запропастились. Я что, их отправил по станицам? А, не помню, – он беззаботно взмахнул рукой в сторону Саши.
Но она уже вся разом напряглась и не могла больше соответствовать его забавному тону. Пьяный! Таким пьяным она Пузырева еще не видела. Глаза как у кролика и к тому же остекленелые, голова неестественно склонилась к плечу. И хотя она прекрасно знала, что это хорошо знакомый смешноватый Пузырев, ей стало не по себе, ее передернуло. Виконт мимолетно глянул на нее и бровь его вздернулась:
– Александрин?
Лулу схватила его ладонь и сразу успокоилась. И дело даже не в том, что Виконт гораздо крупнее Пузырева, а просто… Вот так – хорошо. И она может, как ни в чем не бывало, стоять перед потерявшей
– Лошади… а какие-такие лошади, куда-то разбежались… мы не осведомлены, может вот барышня…
Пузырев хотел просто указать на Лулу, но промахнулся и, плохо держась на ногах, схватился за ее плечо.
Лулу сжалась от отвращения, руки у нее мгновенно похолодели и повлажнели… Она выкрикнула:
– Ne faites pas cela! [51]
Виконт щелчком снизу сбил руку Пузырева с ее плеча:
– Толку не будет, это видно. Все, все, спать отправляйтесь.
А сам, не дожидаясь исполнения этого приказа, отвел Лулу к крыльцу:
– Сядь. Страх или что это было, я не знаю, вызван столь жалким субъектом? Воды принести тебе? Что ты нервная такая, объясни? Козье молоко пьешь?
– Пью, – прошептала Саша.– Но пьяные – это… Всегда страшно и противно… Бр-р-р-р... Мокрые, липкие, отвратительные, ой! Нет, нет, все уже прошло, не смотрите сюда, на мое лицо. Это недостойно, что я испугалась… Скоро научусь. Я к ним, к пьяным, еще в Ростове хотела подойти и сказать откровенно, что стыдно терять человеческий облик, но боялась. Но теперь, чтобы вы не думали, будто я не волевой человек, обязательно заставлю себя подойти и скажу!
– Начала шутить, это хорошо. Правда, как-то дико, но это, очевидно, последствие полуобморочного состояния. Да оторвемся мы когда-нибудь от этого крыльца? Или нас приковали к нему?
– Почему шутить? Это что, опять незрелые мысли?
– Если вообще мысли. Проповеди пьяным? Глупости это.
– Ой, Виконт, смотрите, где Арно! Да нет, вы см'oтрите туда, где он может быть, а он там, где не может быть.
Из хлева, сопровождаемый гневным мычанием законных обитательниц, вышел Арно с совершенно глупым выражением на благородной морде. Он весь был в сене, отрубях, грива спуталась и казалась мокрой.
– Появился. Вот уж действительно, «не ждали». Похоже, что его били, – прокомментировал появление жеребца Виконт. – А что же Ромашка? Может, разъяренные коровы просто съели нашу неженку?
– Что же вы тут спокойно сидите с разговорами, надо же ее спасать?
Виконт встал. Арно, увидев хозяина, подошел и, грустно вздохнув, положил голову ему на плечо.
– Арно, бедняга! Ну, не расстраивайся! Может, сахар тебя утешит? Александрин, угости его! Пойду, посмотрю, что осталось от Ромашки.
В хлеву ни лошади, ни ее останков не оказалось. Ромашку нашли только у реки, куда, прихватив пришедшуюся кстати бадейку повели помыть Арно. Кобылка пребывала в полной растерянности. Она еще никогда не оказывалась так далеко одна. Неприспособленность к самостоятельности сделала свое дело: она сбила ногу. Тоже пожаловалась Виконту и получила полное сочувствие:
– Совсем расплакалась. Между прочим, дело даже серьезнее, чем она показывает… Терпеливая. А сбито здорово, только бы не брокдаун! Ох, этот Пузырев у меня дождется!