Третья половина жизни
Шрифт:
Матвеев с лязгом открыл дверцу громоздкого железного сейфа, достал какой-то длинный предмет, обёрнутый в кусок шелка.
– Что это? – спросил Завенягин.
– То, что заработал за всю жизнь. Два тяжелых ранения и это… Можешь посмотреть.
Развернул шёлк, показал кавалерийскую шашку в ножнах с золотой отделкой. На ней было выгравировано: «Отважному барсу, красному батыру Матвееву. Командарм Фрунзе».
– Такие вот, Авраамий Палыч, дела… Пять тысяч золотых рублей басмачи за мою голову давали. Воронцов знает, не даст соврать. Я же не строитель – чекист. Мне бы полк или хотя бы сотню, любую банду бы взял!.. Да ведь
– В Донбассе. Потом направили в Горную академию.
– А меня в другую сторону, на басмачей. После второго тяжелого, в грудь, долечивался на Кавказе, в санатории нашего наркомата. Дорогу там строили, из рук вон, глаза бы не глядели. Скучно, вмешался. Сказали: хорошо, строй. Построил. На Ахун-горе смотровую площадку видел? Моя работа. Так вот и стал строителем. Автодорога в Карелии, потом железная дорога в Мурманской области. В тридцать пятом – сюда. А это не площадка на Ахун-горе. Такая вот получилась карьера.
– Почему не отказались?
– А ты почему не отказался? Я солдат, приказы не обсуждают.
В приёмной застрекотал телеграф. Саша принял сообщение, с лентой в руках вошёл в кабинет.
– Владимир Зосимович, вам. Из Москвы.
– Уже не мне. Всё – Завенягину.
– Лично вам.
Матвеев взял ленту, прочитал.
– Срочный вызов. В Москву. Спецрейсом… Всё ясно. Ну, прощай, Александр Емельянович. Лизе и детям помоги выехать.
– Отправлю первым же пассажирским рейсом, – пообещал Воронцов. – Не беспокойтесь.
– И ты, Завенягин… В общем, желаю тебе повоевать здесь… Не так, как я.
Молча посидел, поднялся. В приёмной позволил Саше набросить на плечи шинель. С порога обернулся.
– Прощайте!
Отсалютовал сверкнувшим клинком, бросил шашку в ножны и вышел. Простоволосый, в распахнутой шинели, с золотой шашкой под мышкой, шагнул в ночь, в режущие прожектора. И исчез. Навсегда.
В Москве Матвеева арестовали, едва он сошёл с самолётного трапа. Больше года он просидел во внутренней тюрьме Лубянки. В апреле 1939 года его приговорили по статьям 58-7, 58-8 и 58—11 УК РСФСР к пятнадцати годам тюремного заключения и к пяти годам поражения в правах с конфискацией всего имущества. В приговоре было записано: «Матвеев, будучи начальником Норильскстроя, по заданию врагов народа как участник контрреволюционной организации занимался вредительством в строительстве Полиметаллического комбината, вредительски построил железнодорожную ветку Норильск–Дудинка». Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 16 августа 1935 года тюремное заключение было заменено отбыванием наказания в исправительно-трудовом лагере на тот же срок. Из тюрьмы Матвеев отправили в село Талаги под Архангельском на лесосплав. Упал в реку, заболел воспалением лёгких, потом туберкулёзом. В 1955 году Военная коллегия Верховного суда постановила: «Матвеева Владимира Зосимовича из-под стражи немедленно освободить». А его уже летом 1948 года освободила смерть.
– Давай, Александр Емельянович, работать, – предложил Завенягин, нарушая тяжёлое молчание. – Что главное? С чего начать?
– Не спеши, – попросил Воронцов. – Пока мы ещё не начальник и подчинённый, а вроде как сокурсники, хочу спросить. Не из любопытства. Эти вопросы ты будешь читать в глазах у всех.
– Спрашивай.
– Как всё это понимать? Ещё год назад ты звонил, хотел перевести
– Приказ.
– Чем вызван этот приказ?
– Стране нужен никель. Без него невозможно производство высококачественных сталей, танковой брони. Покупаем за границей. Мало того что платим золотом. Это как своё горло в чужих руках. В любой момент…
– И поэтому первый заместитель наркома тяжелой промышленности, где всё от нефти до авиации, три четверти нашей промышленности!.. и этот человек направляется в Богом проклятый, никому не известный Норильск? Уж не для того ли, чтобы подчеркнуть всесоюзное значения нашей стройки?.. Чему ты усмехаешься?
– Я уже слышал такое объяснение.
– От кого?
– Неважно.
– Твоё согласие спрашивали?
– Да.
– Ты мог отказаться?
– Нет.
– Кто спрашивал?
– Сталин. Больше вопросов нет?
– Нет.
– Тогда займёмся делами…
Через два часа Завенягин прошёл в приёмную.
– Стенографию знаете?
– Нет. Но пишу быстро, – заверил Саша. – Диктуйте.
– «Приказ по Норильскому комбинату… Обеспечение строительства всеми необходимыми материалами и продовольствием… зависит от немедленной расчистки железной дороги от снежных заносов… Расчистку начать со сто второго километра, освободить из заносов паровозы и снегоочиститель, сразу использовать их для дальнейших работ…» Успеваете?
– Да.
– «Довести изготовление снегозащитных щитов до 1250 штук в сутки, – продолжал диктовать Завенягин. – После смычки с расчисткой, идущей от станции Шея, вести перевозки шестью паровозами с весом поезда 120 тонн… О ходе работ докладывать мне ежедневно в 23.00». Всё. Напечатайте и принесите, я подпишу…
Вернувшись в кабинет, Завенягин расстелил на столе карту Норильского района.
– А теперь, Александр Евгеньевич, введи меня в курс рудной проблемы. Ты говорил, что нашли руду на Медвежьем ручье. Какая руда – жильная, вкрапленая? Мощность энтрузии? Содержание металла?..
V
Совещания, которые проводил новый начальник комбината и Норильлага, всегда начинались точно в назначенное время. Но в тот день в мае 1938 года уже полчаса в приёмной Завенягина маялись Козлов, Шаройко и молодой горный инженер Васин, недоумённо переглядывались, поглядывали на часы. На столе у Саши звонили телефоны, он докладывал:
– Был на промплощадке, только что выехал.
Лишь один человек не выказывал признаков нетерпения. Он был в чёрной лагерной телогрейке с номером на груди, в облезлом треухе. Пристроившись на лавке в углу приёмной, мирно спал, угревшись в тепле. Рядом сидел молодой конвойный в длинном овчинном тулупе, пристроив винтовку между коленями. Зэк не проснулся и при появлении Завенягина.
– Прошу извинить, машина застряла, пришлось искать трактор. Товарищ Козлов, вам нужны три экскаватора?
– Каких? – удивился Козлов неожиданному вопросу.
– Тяжелых. С объемом ковша в один куб.
– Это было бы для нас просто спасением. Только откуда они возьмутся?
– Сейчас объясню, – пообещал Завенягин, вешая на гвоздь в углу тулуп с брезентовым верхом. – В совковую лопату помещается грунта на два килограмма больше, чем в штыковую. Тысяча бросков – две тонны. Помножьте два килограмма на количество людей на земляных работах и на число бросков в смену. Вот вам те самые три экскаватора.