Третья половина жизни
Шрифт:
– Города? Или рабочего посёлка?
Завенягин написал на листке цифру и показал участникам совещания.
– Вот столько никеля должен давать комбинат. Прикиньте, какой должна быть численность рабочих. А теперь увеличьте её в два раза – семьи, дети… Сколько получилось?
– Примерно шестьдесят – восемьдесят тысяч человек, – подсчитал Шаройко.
– Можно такой населённый пункт назвать рабочим посёлком?
– Нет. Это город.
– Город Норильск, – повторил Завенягин. – О чём задумались, товарищи?
– Скажу, – ответил Воронцов. – Ты здесь, Авраамий Павлович,
– Это не мечта, нет, – возразил Завенягин. – Это самая насущная, страшная необходимость. Поверьте мне. Ничего больше я сказать не могу.
– Авраамий Павлович, там привезли лопаты и рукавицы, – всунулся в приёмную Саша. – Говорят, вы приказали.
– Очень хорошо. Мы выдвинули лозунг: «Все на борьбу со снегом!» Там не добавлено: кроме работников управления. А потому: все на борьбу со снегом. Нельзя устроить через трансляцию какую-нибудь веселую музыку?
– Почему нельзя? – отозвался Саша. – Будет сделано!
И на всю округу, от озера Долгого до Шмидтихи и Медвежки, разнеслось из громкоговорителей:
Нас утро встречает прохладой,
нас ветром встречает река,
Кудрявая, что ж ты не рада
весёлому пенью гудка?..
VI
«Валенки, валенки, не подшиты, стареньки», – гремел над полотном железной дороги голос Лидии Руслановой с шипящей, затертой пластинки. Шла отсыпка грунта в последние километры дороги в районе Дудинки. Тяжелая, изматывающая работа. Проваливаясь в раскисшую летнюю тундру, заключённые на носилках носили грунт от карьера к насыпи, на тачках или перекатывая ломами, перетаскивали валуны, укладывали вручную шпалы и рельсы. Пот, грязь, мошка, последний предел людского изнеможения. А из репродуктора на столбе: «Валенки, валенки…»
Метался по площадке, подгоняя рабочих, Козлов:
– Шевелись! Пошевеливайся… Быстрей! Бегом!..
– Убери эти валенки, начальник! – обратился к нему один из заключенных. – Третью неделю слушаем, хуже гнуса обрыдли!
– Потерпишь! Приказано развлекать вас весёлой музыкой, вот и развлекайся!.. Шевелитесь! Бегом!
– Убери, все тебя просят!
– Поговори у меня!
– Ах, так?
Зэк выбрал из тачки булыжник и швырнул его в репродуктор. Музыка оборвалась. Козлов даже задохнулся от возмущения:
– Ты!.. Ты что?!. Ну, Сахновский! Проявил свою сущность! Теперь всё. Хватит, долго я тебя терпел! Теперь ты у меня…
– Да пошёл ты…
Сигнал дрезины заглушил его слова. Дрезина двигалась по недостроенному участку очень медленно, поэтому сигнал длился довольно долго. Наконец, стих.
– …вместе с твоими холуями! Понял?
– Ты!.. Ты это кому – мне?!
– Да, тебе! – бросил заключённый и взялся за тачку.
Из дрезины вышел Завенягин в сопровождении секретаря.
– Что тут у вас?
– Товарищ Завенягин, диверсия! – доложил Козлов. – Этот гад мало того, что всех мутит, всё ему не так, так он ещё репродуктор разбил! Камнем! Наша музыка ему не нравится! А советская власть
– Ты – советская власть?! – возмутился заключённый. – Да ты, гнида, хуже любого фашиста! Ты…
– Немедленно прекратите! – приказал Завенягин.
– А вы лучше его? – не унимался зэк. – Да такое же…
Бригадники попытались утихомирить его, увести, но он вырвался, продолжал:
– Мы ждали – человек приехал! Ученик Серго Орджоникидзе, коммунист! А вы – по людям карабкаетесь! Гнусу всех скормить, в болото уложить вместо балласта! Только бы доложить, на неделю раньше, на день, отрапортовать о победе! Дорога пущена! Фундамент сдан! Да кому нужны эти фундаменты, если за них приходится платить такой ценой?!
– Молчать! – приказал Козлов. – Конвой!.. Ну, Сахновский, ты заплатишь за эти слова! Увести! В ШИЗО!
– Отставить, – распорядился Завенягин. – Продолжайте работать.
– Ничего серьезного, – доложил Саша, успевший сбегать в радиорубку. – Я наладил.
Зашипела игла на пластинке, над дорогой разнеслось: «Валенки, валенки…»
– Прекратите.
– Вы же сами приказали, – напомнил Саша.
– Я ошибся.
– Как скажете…
Музыка прекратилась.
– Да? Даже жалко, мы уже как-то привыкли, – проговорил зэк, берясь за тачку. – Будем сами себя развлекать. «Чтобы к милому ходить, надо валенки подшить. Валенки, валенки…»
– Авраамий Павлович, я вас не понимаю, – возмутился Козлов. – Это же враг! Обнаглевший! Не скрывающий своей ненависти к нам! Не дать отпора – значит, попустительствовать!
– Товарищ Козлов, вам было поручено сооружение ряжевых причалов в порту. Как готовились основания под причалы?
– Вы же знаете, что Енисей встал на месяц раньше обычного. Как мы могли…
– Планировка дна производилась? – продолжал Завенягин.
– Я же объяснил…
– Фашины укладывались?
– Авраамий Павлович!..
– Каменная наброска тоже не проводилась?
– Я не понимаю, какое отношение это имеет к тому, что здесь только что произошло!
– Я только что был в порту. Произошло там вот что. Все ряжи оторваны от грунта. Уничтожены результаты огромного труда. Мы остались без причалов в тот момент, когда они нам больше всего нужны. Чтобы хоть как-то выправить положение, придётся снять сотни людей с самых ответственных участков и бросить их на разгрузку судов.
– Товарищ Завенягин, мы только что были свидетелями вылазки врага, а вы подменяете тему техническими проблемами, – перешёл в наступление Козлов. – Это выглядит очень странно!
– Я не подменяю тему, а продолжаю её. Не знаю, правильно ли назвать этого человека врагом…
– Сахновского?! Он же контра! Его послали в Испанию защищать героическую республику, а он переметнулся к фашистам! Диверсант он и шпион!
– Обсуждать его вину не входит ни в мою компетенцию, ни в вашу. Он заключённый и отбывает здесь наказание по приговору суда. Если говорить о диверсии, то ни один диверсант не смог бы причинить нам столько вреда, как это сделали вы без всяких на то усилий. Вредительством называется деятельность, причинившая вред. Это и есть ваша, Козлов, деятельность.