Тревожный Саббат

Воронина Алина

Но вечером ей показалась, что за окном мелькнула странная тень, и девушка снова ушла в себя. Она тупо сидела на полу, перекладывая пои из одной руки в другую. Вдруг раздался звонокдомашнего телефона.

— Тебе звонит незнакомка с нереально чарующим голосом, — с усмешкой сказал Еретик, подавая Ким трубку. — Может, ты мне изменяешь и на самом деле тебе нравятся девушки?

Ким бросила на него уничтожающий взгляд и ответила:

— Я слушаю вас.

— Это Иней. Я просто хочу тебе сказать кое-что.

— Рада слышать.

— Я хочу, чтобы ты знала.

Сейчас очень странное время года, слишком полное любви, жизни и смерти. Близится колдовской праздник Саббат. И он может быть очень страшным. Будь осторожна, — предупредила Иней.

— Я это уже слышала.

— Ты должна быть сильной.

— Я и так сильнее многих.

— Нет, это не то. Ты сильна грубой животной силой. Силой характера. Такой была Эля в двадцать лет, когда билась с превосходящими ее противниками. Такой была я, когда бродила с металлоискателем по развалинам и опускалась в водохранилище с аквалангом. Но сейчас речь идет о силе духа. Ты раскачиваешь маятники, раскачиваешь их злобой и ненавистью. Если божества Саббата наберут силу, они сметут тебя. Умоляю, не вступай ни в какие обряды. Даже если они покажутся тебе заманчивыми. Боги, да если сам Заратустра будет признаваться тебе в любви — откажись. Молчи, уйди в тень.

— Я тебя не понимаю. Говоришь иносказаниями, — пожаловалась Ким.

— Поймешь, как время придет, — голос Инея внезапно потеплел. — Я другое ведь тебе должна сказать. Хочу обнять тебя. Обнять словами. Ты главное помни, девочка, как бы тебе ни было плохо, грустно, больно. Ты помни, пожалуйста. Помни, что есть домик в деревне Красные холмы, где тебе всегда будут рады. Где тебя напоят травяным чаем или кофе с молоком — как хочешь. Где есть садовые качели, а через круглое окно в крыше можно увидеть лес и звезды.

У Ким ком стал в горле. Она не могла сказать ни слова и молча повесила трубку. А потом плакала более двух часов.

— Да что тебе сказала эта девица? Вот ведь стерва, — сокрушался Еретик, подавая девушке бумажные носовые платки.

— Меня никто никогда не любит, — выдавила Ким.

— А ты давала себя любить? — вдруг спросил Еретик.

Ким лишь пожала плечами.

***

День, когда огнепоклонники отправились на поиски сокровища, выдался пасмурным и холодным. Кладоискатели восприняли это с юмором. Лишь Асмодей хмурился и молчал.

Ким поменялась сменами с верной Цесей и пребывала в на редкость веселом расположении духа.

— Поставь нам что-нибудь послушать, — обратилась она к Заратустре. Фаерщики ехали на его машине.

— И так сойдет, — сухо отказал тот.

— Ну, пожалуйста. Нам будет веселее.

— Веселее? Значит, мы едем развлекаться? А я думал, что ты хочешь найти ответы на свои вопросы. Что ж, поставлю-ка я вам группу «Танатос», под которую мы с Инеем чуть не впечатались в столб. Ты бы видела, Кимушка, как она прекрасна, и как тонко понимает музыку. Она кусала губы от удовольствия. И в тот день мы чуть не стали любовниками, если бы… Если бы не та мертвая деревня. Так что лучше молчите, а то будет плохо всем.

Ким отвернулась,

а Ингрид готова была поклясться, что на глазах у непробиваемой девушки сверкнули слезы.

— Ты почему такой нервный? — спросил Чайна. — Волнуешься? Все будет хорошо.

— Да, все будет хорошо, — уже мягче ответил Заратустра. — Извини за грубость, Ким. Этот участок дороги — очень тяжелый. Мерещится на нем странное, вот и нервничаю. Я ведь бывший сталкер. А здесь погибло двое наших. Засмотрелись на что-то и потеряли управление. Такие хорошие ребята были. Веселые. Но они захотели поэзии одиночества и получили ее в вечное пользование.

Усадьба открылась фаерщикам неожиданно и поразила даже Заратустру, бывавшего здесь не один раз. Здание стояло на холме, а ребята увидели его северную сторону, величественную и грандиозную. Выглянувшее солнце играло с колоннами, которые, казалось, обнимала чья-то маленькая рука. Но внезапно стало темно, а над худой крышей взвились вороны.

— Какое удивительное место! Да это же наше культурное наследие, — воскликнула Ингрид.

— Усадьба не относится к памятникам архитектуры, — со вздохом сказал Асмодей. — И никем не охраняется. Вот почему она так популярна у сталкеров. И потому же медленно погибает.

Фаерщики поднялись на холм и разбрелись вокруг дворца. Ким положила руку на колонну и тихо спросила:

— Что же она чувствовала здесь?

— Поэзию одиночества, — тихо ответил подошедший Заратустра.

— Ты об Инее? — спросила Ким.

— О ком же еще? Тебя ведь она так интересует. Я был здесь только с ней. Только с моей Инной.

— Нет, я думала не об Инее. А о той юной девушке, которая жила здесь.

— О моей прабабушке? — догадался Асмодей. — Вот она точно ни о чем не думала. Только о веселье и детских балах. Ей ведь было всего четырнадцать. Очень шустрая особа. Идем, проведу тебе экскурсию. Эту северную сторону изобразил художник в своей картине «Воспоминания». Давай сначала спустимся в подвал. Затем осмотрим верхние этажи.

Подвал напоминал подземную темницу.

— В девятнадцатом веке здесь хранили вино. А в двадцатом, когда в здании находилась психиатрическая лечебница, сюда сажали буйно помешанных.

— Что-то я замерзла, — пожаловалась Ким, не признаваясь, что просто напугана.

— Пойдем отсюда, — согласился Заратустра. — Я знавал одного сталкера. Лет восемнадцать ему было. Впечатлительный мальчишка. Поехал в усадьбу один за острыми ощущениями. Да и сошел с ума. Уже пятый год из клиники не выходит.

Первый этаж выглядел гораздо более приветливым. Особенно Ким понравилась голубая комната с сохранившимися барельефами.

— Она абсолютно кругла, — повторяла девушка. — Какая красота! Розочки, купидоны, древнегреческие статуи. А этот прелестный камин! Кажется, что в нем до сих пор можно зажигать огонь. Не могу поверить, наша провинциальная усадьба не уступает по изысканности лучшим дворцам Санкт-Петербурга!

Асмодей без слов подал ей старинную фотографию. На ней была изображена та же комната, уставленная экзотическими цветами.