Три года счастья
Шрифт:
Элайджа любит свою боль и страдания и раз за разом находит их.
Каждый раз стоит у пропасти и готов сорваться, лететь вниз.
Может быть вылечится?
Может ему нет места и он ненавидит себя?
Может разобьется и вылечится?
Может отпустит и станет легче?
Может быть ему нужно выговориться?
Но кто его поймет и выслушает? Кто так же, как и он ненавидит его брата? Может она и была права, говорила честно, просила выбрать ее и любовь, а не обезумевшего брата. Что было бы, если Элайджа не ринулся
Понял, только уже слишком поздно.
Понял, что все это можно описать только одним словом – грязь.
Больной.
Честно, сумасшедший или больной, повернувшийся на одержимости семьей, ведь Хейли похожа на суррогат искаженных представлений о воссоединении, которые Элайджа довел до крайности и маразма за тысячелетие этой идеи. Идеи о исцелении и воссоединении.
Иными словами – « грязь».
Погряз в этом болоте.
Погряз в грязи, испачкался и потерял часть себя.
Солнце ушло за горизонт, но Элайджа Майклсон не спал, присел в кресло, рядом, на полу стоит недопитая бутылка бурбона. Он не выпил вчера, но до допьет до наступления этого рассвета.
Добит.
Вылечится ли?
Не может не вернуться в к этой черной двери, но не для того, чтобы целовать ее теплые губы, удовлетворять свои потребности.
В этот раз причина иная.
В этот раз ему нужно выговорится той, что поймет и выслушает, возможно посмеется в лицо, унизит его, ударит и скажет, что права. Пусть добьет или вылечит.
Ему нужно прийти в себя.
Ему нужна правда.
Глаза закрыты.
Белый коридор.
В нем есть пустота, которая не дает покоя.
И он ищет ее руки, несущие исцеление.
Может быть они исцеляли друг друга.
Когда перед ним все в черно-белом цвете и Элайджа наталкивается на тайный уголок его памяти, касается ручки и пытается открыть эту черную дверь что-то идет не так. Кто-то подпирает ее изнутри, не желает впускать.
Она боится и борется, подпирает дверь плечами, боится, упирается, думает, что это Ад и сам Дьявол пришел, чтобы мучить ее душу.
Кетрин Пирс борется до конца.
Кетрин Пирс никогда не сдается.
Сейчас она не желает впускать Элайджу Майклсона, а он так боится потерять и ее. Потерять
и отпустить даже в уголке своего разума.
Он не уйдет, подождет, но войдет в эту дверь.
Не сдастся так быстро.
А что между ними было?
Хороший секс, ее слезы, признания и это было веселье, когда они убивали и питались, была ложь и правда, искренность, улыбки, касания, сжатые ладони, тепло, взгляды.
Они были настоящими и та боль, тоже настоящая.
Нелепо вышло.
Он оставил ее, потерял, так и не узнал настоящую. Не узнал, что она была искренней и могла вновь полюбить того,
Сейчас она бы даже не посмотрела та то, во что превратил себя Элайджа Майклсон, не просто упал на дно, он начал быстро и резво закапывается в ил.
Потерял или просто боится быть счастливым?
Кетрин Пирс как лекарство для Элайджи Майклсона.
А теперь это кажется тяжелейшей формой зависимости.
Оставил в реальности, а здесь не смог.
Что, если его руки больше не обнимут ее, а она не согрет?
Он привык ощущать теплоту ее дыхания на своих ключицах, ее руки, которыми она обнимает его пресс, прижимается сзади, когда они просыпались в одной постели и тогда он был уверен в то, что Кетрин Пирс.
Она привыкла тому, как он целует ее упругий живот, когда они занимались любовью, это был не секс. Кетрин Пирс поняло это. Поняла, что это и есть другая сторона любви, которую она и не знала. Постоянно боялась и бежала, а в итоге боялась потерять его и боли. Была только его и запах волос, шеи и его влажные дорожки поцелуев, от которых она прикрывала глаза. А когда сжимала его ноги своими. Во вздохах и запахах. В поцелуях и в кусании губ, крови. Она чувствовала , что с ним что-то еще больше. Это был не секс. Это было наслаждения и одно чувства на двоих
А сейчас?
Влюблены.
Не друг в друга.
Или эти чувства сильнее всего?
И это бы пора прекращать.
Ему прекращать возвращаться к этой черной двери.
Ей просто не вспоминать и жить дальше.
Не могут друг без друга, и поэтому оказались в замкнутом круге боли, у самой пропасти.
Эта любовь умрет, когда завянут сорняки.
Сорняк в его разуме.
Сорное воспоминание в ее голове.
— Последний раз ты входишь в эту дверь, Элайджа Майклсон, — а в голосе неуверенная дрожь.
Из их двоих Пирс явно смелее, но в этот раз дверь поддается и он вправе переступить порог комнаты.
Шаги.
Его шаги и этот стук каблуков мужских туфель она узнает.
Думала, что потеряла его навсегда, а сейчас он стоит перед ней.
Через какое-то время он понимает, что она не спит как должно было быть, стоит перед глаза влажные от слез. Она плакала, но Элайджа не желал, чтобы она плакала и грустила. Тогда почему она плачет? Возможно, это плачет его душа? На этой скомканной постели в остались только воспоминания о поцелуях со вкусом кленового сиропа, пульс, учащенное сердцебиение и вагоны недосказанности.