Три Нити

Романова Дарья Евгеньевна

Громкий щелчок раздался внутри моего черепа; щелчок, сопровождаемый жгучей болью, как будто кто-то резко сдернул повязку с раны, отрывая засохшую корку вместе с бинтами. И воспоминания, как кровь и гной, хлынули наружу.

***

Я стоял и смотрел, как Макара исчезает в кустарнике, растущем на склонах Северных гор; вот еще видно спину и копну золотых волос; вот шерстяная чуба мелькает среди веток пестрыми пятнами; а вот уже ничего не разобрать.

— Пора возвращаться домой, — велела Палден Лхамо, слегка тряхнув меня за плечо. — Пойдем, Нуму.

— Зачем я нужен вам теперь, когда

Чеу Луньен мертв? Чем еще я могу быть полезен?.. — горько сказал я. — Не будет ли от меня больше толку, если я пойду к Бьяцо и утоплюсь во славу Железного господина?

— Подумаешь об этом, пока будешь подниматься по лестнице, — отвечала богиня. Нехотя я последовал за нею в потайной ход, ведущий внутрь Мизинца. — Знаешь, почему мы не стали устраивать здесь подъемник? Потому что прогулка от земли до неба дает время на размышления. То, что кажется тебе значительным на первой ступени, может стать совсем не важным на последней. Идем!

Я послушно поплелся вверх, спотыкаясь о ступени и мотая головой, как загнанный баран. В теле как будто просверлили множество дыр — в груди, на запястьях, в темени, — и теперь кровь, желчь, слизь… короче, сама жизнь вытекала из них капля по капле. Все хорошее, что я совершил, все плохое не считалось, не имело никакой ценности в глазах богов. Все эти годы я был только приманкой, обмазанной медом ловушкой для мухи! И вот муха попалась…

Тут мои мысли обратились к Зово. Пусть я и не одобрял поступки старого колдуна, но уж точно не желал ему гибели! Чеу Луньен поступил так, как велела совесть, — и поплатился за это… И еще, что значили его последние слова? «Я ошибся», — сказал он; но в чем ошибся? Вряд ли Зово напоследок раскаялся в покушении на Железного господина. Может, пожалел о том, что переоценил свои силы? Или что не принял предложение бывшего учителя и не стал новым Эрликом? Этого я никак не мог взять в толк; и что прошептала ему на ухо Палден Лхамо?..

Я будто снова увидел, как богиня склоняется к бывшему почжуту; белая коса змеей вьется вдоль хребта; левая щека почти касается гривы Зово, и течет тихий голос — так хорошо знакомый мне, не старый и не молодой, не мужской и не женский, по свойству похожий на обточенный морем кусочек стекла. С самого детства я слышал его! В темных, холодных покоях на нижнем уровне месектет этот голос поведал мне о спящих; в залитой багровым солнцем комнате — о волшебных личинах и восстании мятежных князей; в горах, перед давешней схваткой с великим змеем — о тайнах Старого Дома… Вдруг я остановился как вкопанный; ветер, наполняющий легкие Мизинца, дохнул теплом в затылок, пошевелил вставшую дыбом шерсть. Почему тогда я не дал себе труда подумать? Почему сразу не сообразил, что воспоминания Селкет и ее брата, на первый взгляд одинаковые, на деле сильно разнились? Из рассказа Ун-Нефера, как из оставленного без присмотра пирога, был вырван немалый кусок: он напрочь забыл о том, как в полях черной пшеницы начался пожар! Только Селкет знала, что сама подожгла пшеницу. Так, может, она знала и кое-что другое?..

— Госпожа, — позвал я дрожащим голосом. Богиня остановилась, полуобернувшись. — Что сказал ругпо перед смертью?..

Палден Лхамо склонила голову. Красные глаза сверкнули в темноте; улыбка раздвинула тонкие губы — как трещина, проходящая через камень.

— А, наш бедный капитан! Знаешь, он мог бы сразу пристрелить меня. Но вместо этого он спросил: «Ты тоже слышал это? Этот голос, который зовет нас из глубины земли, из самого ядра планеты?»

Он хотел услышать «нет»; надеялся, что просто сходит с ума. Тогда ему не пришлось бы убивать нас, чтобы спасти! Но, к несчастью для ругпо, он вовсе не был безумен. Это быстрый корабль не укрылся от поджидавших сирен; и громко запели сирены…

Она засмеялась.

— Ты помнишь! — прошептал я, отступая назад. — Но почему не помнит твой брат?

— Может, потому, что он всего лишь тень? Пугливая тень, вечно дрожащая, вечно плетущаяся следом… Но есть места, куда тени не проникнуть.

— В темноту… Потому что в полной темноте тени исчезают, — просипел я срывающимся голосом.

— Надо же, как ты умен! — издевательски протянула Селкет. — А вот Уно до этого так и не додумался. Впрочем, оно и к лучшему. Пусть считает себя подлинным наследником моего Рен; пусть думает, что во всем превосходит меня. Иначе, чего доброго, он стал бы мешать…

— Мешать в чем? О, не отвечай! Ты знала о чудовище с самого начала — ты привела к нему ремет столетия назад! Ты знала, что Лу пробудился, и заманила брата на охоту, понимая, что одержимого зверя он сможет одолеть, только использовав запретное колдовство! А теперь, когда Ун-Нефер расплачивается за это, ты даешь ему лекарства, лишающие воли и разума… — я говорил, и каждое слово будто бы вырывало немного жизни из груди; когда я произнес последнее обвинение, мой язык стал холодным, как у покойника. — Ты заодно с чудовищем. Вот в чем ошибся Зово — это тебя он должен был убить!

— Верно, — подтвердила Селкет. — Должен был. Как и ругпо. Как и мой брат. И все же я еще здесь.

— Но зачем?.. Зачем ты помогаешь этой твари?! — взвыл я. — Что она могла тебе посулить? У тебя уже есть власть, бессмертие, сила! Тебе построят лакханги и принесут любые дары, какие пожелаешь! И все это ты готова променять — на что?!

— О, Нуму. Ваше маленькое царство, с его почестями, тронами и слугами; и надменный Старый Дом; и Новый Дом с городами-горами и железными лунами; и Ульи Семем с их машинами; и вся вселенная за этим небом — все это мне не нужно.

— Чего же ты хочешь?

— Стать богом, — отвечала она.

— Вы и так уже боги!

— Не самозваным богом — настоящим, — Селкет окинула меня долгим взглядом, будто изучала содержимое заполненной доверху шкатулки. — Но ты ведь и так все понимаешь, мое маленькое зеркало. Когда мы бились со змеем, ты слышал его голос? Когда проводил ночи у постели моего брата, видел отблески света? Того, что не принадлежит этому миру; того, из которого все миры, все боги, все существа выходят, как искры из пламени, как паутина из паука. Вот чего я хочу… Но его сложно поймать; я долгие годы училась хекау и все же не преуспела в этом.

Я обмер, почти забыв, как дышать; слова Палден Лхамо приводили меня в ужас — и в то же время будили какое-то неясное, странное чувство. Тягучую тоску в груди; ломоту в костях, выкручивающую лапы, сбегающую вниз по позвоночнику, заставляющую волосы подниматься на предплечьях. Предвкушение чего-то нездешнего и мучительно прекрасного… Но я затряс головой, затопал сапогами, даже пару раз врезал себе по лбу, прогоняя наваждение, которое не хотел и не мог принять! Увидев мои прыжки и ужимки, Селкет снова засмеялась.