Три Нити
Шрифт:
Не обращая внимание на поднявшийся шум, лекарь указал на середину стола, куда я сам не смел посмотреть.
— Это Селкет-Маат и Ун-Нефер… — он запнулся, словно раздумывал — стоит продолжать или нет? — Вторая Палден Лхамо и тридцать восьмой Железный господин. Ну же, не бойся! Подними голову.
Я повиновался. Богиня улыбнулась и приветливо кивнула, — а мне пришлось призвать на помощь все мужество, чтобы тут же не броситься прочь из кумбума. Даже в этом, мирном, обличье ее глаза были красными. Красной была и шуба, подбитая мехом снежной лисы. Но само тело Палден Лхамо — ее кожа, плоские
На столе перед богиней лежала плоская маска совы. А рядом стояла вторая, большая маска, которую издалека можно было принять за горшок — так грубо она была сработана, так сильно истрепалась. Мне видны были царапины и щербины сколов, и даже небрежные мазки краски, из-под которой проступала деревянная основа. Это был странный зверь, не то бык, не то ящерица, с желтыми, как сердцевина яйца, зрачками, затупившимися рогами и двумя рядами кривых клыков, из-за которых вываливался разбухший язык. Его рожа казалась почти смешной… но на хозяина маски мне страшно было смотреть. Отведя взгляд, я разглядывал рукав его синего чуба, отороченный рыжим мехом, и лежащую на маске ладонь. И я готов был поклясться, что там, где пальцы Железного господина касались дерева, облезший лак превращался в змеиную чешую, а краска — в черную шерсть!
— Ну, и что ты собираешься делать с ним, Уно? — спросил лекарь, закончив называть богов.
— Ничего, — отвечал Эрлик тем же тихим голосом, что я слышал с утра — совсем не похожим на рев, который должен был выходить из его пасти по преданиям шенов. — Подержим его здесь, а утром вернем вниз.
— Так просто? — недоверчиво переспросил старик.
— А я знал, что не зря пропускаю сегодня все веселье в городе! — вдруг радостно воскликнул Шаи. — У Железного господина есть совесть и, может быть, даже сердце! За это надо выпить!
— Шшш! — замахнулась на него женщина-гриф. — Уно, разве ему будет безопасно внизу? Шены не слишком-то любят напоминания о своих ошибках. Ленца сегодня сел в лужу; не станет ли он мстить?
— К тому же, вепвавет любопытны, — протянул Утпала, почесывая правую щеку. — Особенно твои колдуны. Ребенку выгрызут мозги до самого хребта, если решат, что внутри есть хоть что-то интересное.
— Мы можем приглядывать за ним, — подала голос Падма.
— Да, но не все же время! — покачала головой Камала; и только Пундарика ничего не сказал.
— Что же, вы хотите оставить его здесь? — спросил Железный господин, и прочие лха, задумавшись, притихли. — Есть способ проще. Чтобы шены не навредили Ринуму, слуге Перстня, сыну рогпа и самадроги, родившемуся в год Мевы Черная Двойка, он просто перестанет быть им. Посмотри на меня, мальчик, и ответь — как твое имя?
Волей-неволей мне пришлось задрать подбородок и заглянуть в светлые глаза бога, похожие на зеркальную поверхность Бьяцо.
— Как твое имя? — повторил Железный господин. Что-то щелкнуло в ушах — и еще раз, и снова. Этот звук я слышал раньше, на площади Тысячи Чортенов, — как будто в череп насыпали еще искрящегося угля, а теперь заливают его ледяной водой. Только на этот раз
— Я… — шум в голове мешал сосредоточиться; треск превратился в гудение, гудение — в быстрое путаное бормотание, как будто кто-то пытался подсказать мне ответ. — Ммм…
Странно, но вспомнить имя никак не получалось! Я в недоумении уставился на лапы — те тоже были как будто чужие. Шерсть на них отливала бурой ржавчиной, волнами расползающейся от основания когтей. Губы, шея и плечи оцепенели, будто от холода; только в груди что-то жгло и трепыхалось, как пойманная в кулак оса. Не там ли моя мать повязала невидимый узел, когда я готовился навсегда покинуть дом? Но как ее звали? И где был мой дом?
— Как твое имя? — снова спросил бог. — Разве не Тонгьял Цома, ученик кузнеца?
«Конечно!» — чуть не заорал я; моему облегчению не было предела — вот оно, мое имя. Конечно!
— Прекрати! — лекарь вдруг сгреб меня в охапку, прижимая носом к шерстяному чуба. Дышать стало тяжеловато. — Что ты делаешь!.. Это не лучше, чем убить его! Второе хотя бы честнее.
— Ты не прав, Сиа, — возразила Палден Лхамо, до тех пор молчавшая. — Он так мал, что почти ничего не теряет. Сколько он забудет? Года четыре?.. А если сохранить его рен[13], он всю оставшуюся жизнь проведет в страхе. Тот же Ленца, если захочет, легко найдет его — он, может быть, рассеян, но не глуп. Так что это наилучший выход.
Над столом богов повисла тишина; слышно стало, как за стенами кумбума зимние сквозняки ползут сквозь сорную пшеницу.
— Нет! — Шаи вдруг хлопнул ладонью по столу так, что посуда зазвенела. — Я согласен с отцом — вы не можете просто… стирать…
Лха запнулся, коснувшись лба кончиками пальцев, — будто забыл, что хотел сказать; но потом все же продолжил:
— Если уж на то пошло, почему бы ему и не остаться здесь?
— Да, — кивнул лекарь. — Я буду заботиться о нем.
— Точно! — поддержала его Падма. — Я давно хотела одного себе завести!
— Это не домашний питомец, — осадил демоницу Утпала. — И он должен жить среди себе подобных.
— Да ладно, чем мы хуже-то? — протянула Камала, подцепляя ножом кусочек мяса и отправляя его в рот. — Тем более ты сам сказал — внизу ему опасно.
— А сам-то ты что об этом думаешь, вепвавет? — спросила Нехбет, женщина-гриф. И я ответил, обращаясь ко всем богам сразу:
— Вы пощадили меня, хотя я заслужил смерть. Теперь моя жизнь принадлежит Когтю и Железному господину, и я буду вечно служить вам… Клянусь.
Знай я все, что знаю сейчас, — дал бы я эту поспешную клятву? Или предпочел бы жить как Тонгьял Цома, ученик кузнеца? Теперь я часто спрашиваю себя об этом — и не нахожу ответа. Но тогда над столом уже прозвучало:
— Пусть будет по-твоему.
И тут же меня схватили чьи-то лапы, подняли вверх, закружили — это вороноголовые накинулись разом всей стаей. Они ощупывали и разглядывали меня и так, и этак, то подбрасывая в воздух, то ероша пальцами гриву.
— Такой мягкий! — вздыхала Камала, прижимая меня к щеке; от нее пахло пудрой, медом и розовым перцем. — Как подушка! Ммм, так бы и раздавила!