Три Нити
Шрифт:
— Ну да-а, конечно! А что ж вы страшные такие? Не могла земля уродить… вот это. Не в обиду тебе будет сказано, господин, но выглядишь ты, будто лягушка с обезьяной поженились.
Лха только поморщился и брякнул на стол тарелку.
— О вкусах не спорят. Кашу будешь?
— Буду, — кивнул я и принялся жадно уплетать угощение. Шаи между тем прихлебывал холодную часуйму и яростно чесал щеку, размышляя о чем-то. Только когда я потянулся за добавкой, он снова обратился ко мне:
— Пожалуй, расскажу тебе все сразу. Да и чего тянуть? В чем-то прав, маленький вепвавет, — мы пришли сюда издалека. Можно сказать, спустились с небес… точнее, упали с них.
Он смел рукавом крошки и повел пальцем
— Знаешь, что будет, если подыматься все выше и выше в воздух?
— Конечно! Сначала минуешь три реки горячего ветра, потом — три реки холодного ветра и одну реку нестерпимого жара, через которую перекинут мост толщиной с волос, и через три дня пути достигнешь пределов, где правят железноголовые черные сыновья Эрлика. Первым будет небо, где правит Матыр с каменными запястьями; у него девять дочерей с черными колеблющимися гривами. Потом будет небо, где правит Караш, хозяин над змеями; потом Керей с медными запястьями…
— Забудь об этом! — замахал лапами Шаи. — Нет там никаких рек, сыновей и дочерей! Просто воздух начинает редеть, а потом совсем исчезает. Ты остаешься в черной пустоте. Там, как рыбы в пруду, плавают звезды, и каждая звезда — это солнце, совсем как то, что у нас над головами. Они очень, очень далеко, а потому кажутся с горчичное зерно, но на самом деле звезды огромны.
— Как горы?
— Больше, — лха прищелкнул пальцами. — Куда больше! Все горы, равнины и океаны могли бы утонуть в них без остатка. А еще в этой пустоте есть другие миры, самые разные. Одни охвачены пламенем, другие скованны льдом, на третьих клубятся облака ядовитого пара — и лишь немногие годятся для жизни. Они движутся вокруг звезд, как козы, привязанные к пурба[4].
Тут лха водрузил недопитую чашку посреди стола, достал из-за пазухи три монетки — одну серебряную и два медяка — и положил рядом с посудиной.
— Среди них есть три мира, зовущиеся Пер-Ис, Пер-Мави и Семем, — сказал он, тыкая пальцем в монетки. — Там обитает народ ремет — то есть мы. И во всех трех мирах нет ни крупицы колдовства: ни одного Лу в озере, ни одного дре в лесу, и уж точно ни одного бога на небесах. Но, поскольку ремет живут на свете очень долго, они научились вещам, которые вам кажутся чудесами. Лечить любые болезни, строить города выше гор, а горы ровнять с землей, разжигать молнии щелчком пальцев, вызывать дожди и усмирять ураганы… Много чего. А еще ремет создали себе слуг из камня, металла и живой плоти, всегда покорных и не знающих усталости. Таких, как эта месектет — ладья, которая может путешествовать среди звезд. Месектет стягивают пространство, — Шаи сжал пальцами складки на скатерти и показал мне. — Видишь? Два пятна были далеко друг от друга, а теперь совсем рядом. Так ремет смогли отправиться в самые далекие миры — и в этот тоже.
Я слушал очень внимательно — аж хвост онемел от усердия; но что-то в словах лха не сходилось. Положим, за небом пустота — но на чем же тогда держатся звезды? И вот еще:
— Если в тех мирах так хорошо живется, зачем вы явились сюда?
— И правда, зачем? — сын лекаря тоже зачерпнул каши, сунул в рот ложку и тщательно облизал ее. — Я ведь уже сказал, что ремет умеют много чего? Ну вот, они придумали, как красть огонь у солнца, но от жадности хватанули лишку, и из-за этого наше светило состарилось раньше времени. А когда звезды дряхлеют, Нуму, они не меркнут, как угли, — наоборот, горят все ярче и ярче. Рано или поздно жар добирается до летящих мимо миров. Облака на них исчезают, моря превращаются в пар, камни запекаются стеклянной коркой — и всякая жизнь прекращается. Это должно было случиться сначала с Семем, потом — с Пер-Ис и, чуть позже, с ледяным Пер-Мави. А может, и случилось уже! Кто знает.
Вот почему нашему народу понадобился
Я понимающе кивнул; если бы кто предложил Мардо усыпить меня на время пути до Бьяру, то-то дядя обрадовался бы, что лишний рот кормить не надо! Шаи остановился, чтобы перевести дух, глотнул часуймы с каплями застывшего масла на поверхности и закашлялся, прикрывая рот кулаком. Ему как будто не хотелось рассказывать дальше; но, увидев мой умоляющий взгляд, лха продолжил:
— Только трое ремет бодрствовало — хозяин корабля, то есть ругпо; его помощник и служанка, следившая за тем, чтобы Кекуит всегда была сыта и здорова. Они стали первыми, кто увидел этот мир, и их радости не было предела: здесь все было так похоже на родину ремет, что даже переделывать ничего бы не пришлось! Однако ж ругпо не торопился спускаться. Ладья остановилась в верхних пределах шу[5] — воздушного океана, покрывающего землю: оттуда ремет могли изучать новый мир, не тревожа его обитателей.
— Как же получилось, что дворец оказался внутри скалы? — не сдержавшись, перебил я — и тут же прикусил язык; по счастью, Шаи не обиделся на мою непочтительность.
— А это самое странное. Не успела месектет сделать полный оборот вокруг земли, как разум ругпо в одночасье помутился. Он решил уничтожить ладью вместе со всеми, кто был в ней, и выбрал для этого чудовищный способ: дождавшись, когда его помощник крепко уснет, ругпо отнял у Кекуит голос — чтобы она не смогла никого предупредить о грозящей опасности, — а затем спустился в нижние покои, в клокочущее чрево месектет, где пища превращалась в жар, приводящий ее в движение. Ругпо оглушил верную служанку и повредил внутренности корабля так, что жар в них начал расти, не находя себе выхода. Если бы он стал слишком силен, месектет могло бы разорвать на части. Знаешь, как срывает крышку с кипящего котла?.. — тут лха развел лапы, одними губами прошептав что-то вроде “Бдыщ!”. — Но у ругпо не получилось осуществить задуманное: помощник вовремя проснулся и помешал ему довести дело до конца. Тогда ругпо в бессильной злобе направил месектет прямо на землю. Но он опять просчитался: упав в огне и дыме, Кекуит осталась цела… Почти цела, — она ушла в скалу по пояс и уже не могла подняться в небо. Так мы и прибыли к вам, — не как боги или цари, а как жалкие погорельцы. Готов поспорить, шены рассказывают эту историю иначе.
— И ты был там? Среди этих… ремет?
— И да, и нет. Первые прибывшие на Кекуит уже успели умереть, от старости или в сражениях. Но те, кто умирает здесь, рождаются снова — всегда в этом месте, в новом теле, но с прежней душой. Кажется, это не удивляет тебя, а, Нуму?
— Чего же тут удивительного? — пожал я плечами. — Все так делают. Моя сестра один раз нашла раковину, которая пять жизней подряд была раковиной — у нее завиток шел вправо, а не влево, как обычно. Бродячий шенпо дал за нее гребень и камень дзи с белым «глазом»!
— Может, у вас и раковины привыкли к перерождению, а вот ремет долго не могли смириться с этим. Чего уж там, некоторые до сих пор не смирились! Сиа и Нехбет — оба дваждырожденные, но все равно зовут это чушью. Но большинство мало-помалу привыкло. Детям даже перестали давать новые имена — зачем, если они все равно вспомнят старые? — и начали звать попросту сешен, то бишь лотосами. Поэтому триждырожденные и пользуются прозвищами вроде «Утпала», «Падма» или «Пундарика». Ну а я рождался уже четыре раза. Везет, что поделаешь.