Три желания, или дневник Варвары Лгуновой
Шрифт:
— Круто, — оценила Алиса, — а я швестер, ну или систер. Ты дойч знаешь?
Нет, сейчас я даже «русиш» не знаю и знать не хочу.
Пузырь жевачки все ж не выдержал и оглушительно лопнул, заставив вздрогнуть и поморщиться. Швестер-систер, впрочем, не заметила, она увлеченно объясняла степень родства:
— Нет, ты думаешь Ник утаил от тебя наличие любимой сестрёнки и хочешь устроить истерику, да? Ни нада, я не его сестра, точнее я его систр, ну то есть он меня всегда ею считал и все так считали.
Ах, да, волосы этого чудо — сколько ей лет?! — отдельная тема. Попроси меня описать шедевр на ее голове в два слова, я бы, не задумываясь, ответила, что буйство красок.
Или вырви глаз.
Какой садист-приколист, по ошибке парикмахер, ее вообще согласился покрасить во все цвета радуги?! Нет, смотрелось даже красиво, но дико.
Очень дико.
— Дай воды, пожалуйста, — попросила хрипло.
А Алиса, на миг замолчав, закивала китайским болванчиком и за бутылкой минералки на столе подорвалась.
— Держи, — минералочка перекочевала в мои руки, а Алиса продолжила, — так вот, систр Ника я только так, а вообще мой брат — Фил. Ну ты ж его знаешь?
Последний вопрос был задан под мой кашель, поскольку минералка встала в горле.
— Эй, ты чего? — Алиса забеспокоилась и по спине от души постучала. — Подавилась? Бывает! Фил сказал, что вы знакомы. Вы знакомы?
— Знакомы, — кивнула ошалело.
И скажите, что у Фила есть еще одна сестра, пожалуйста, потому что вот в это чудо Ник не может быть влюблен.
— Ник, ты мне тогда про сестру Фила наврал или как? — не выдержала и все же спросила, когда меня вызвались довезти до дома, поскольку вид у меня был нетоварный.
— Не наврал, — он дернул недовольно уголком рта, — у Фила две сестры.
И спрашивать дальше не захотелось, но Ник продолжил сам.
— Ее зовут Марина, она близняшка Фила. Живет в Англии и счастливо замужем за лондонским денди, что трудиться то ли журналистом, то ли редактором в мелкой газетенке.
Ник скривился, и я пожалела, что начала этот разговор.
— А Алиса у них младшенькая, — скрипнул зубами он, — мое персональное исчадие ада.
— Ну…
— Вот, как думаешь, сколько ей лет? — не выдержав со злостью спросил Ник и по рулю врезал.
— Семнадцать? — предположила осторожно.
Нет, по состоянию души там явно не больше пяти годиков, и я в свои двадцать почувствовала себя рядом с ней старой, ворчливой и всем раздраженной теткой.
Ну правда, нельзя столько болтать, когда у человека похмелье!
— Девятнадцать, — выдохнул он, — через месяц двадцать будет.
— Что?!
Лицо у меня вытянулось, а нижняя челюсть отпала, и я жалобно пробормотала:
— Она не может быть почти моей ровесницей.
— Может
— А…
— Просто некоторые в упор отказываются взрослеть, — у Ника от злости заходили желваки на скулах, — и возмущаются, когда их не пускают на лошадку на детской карусели в парке. Еще Алиса ненавидит всех девушек рядом со мной, портит любой намек на личную жизнь. И заскок под дурочку перед ними — это уже клише. Ты, кстати, неплохо держалась, судя по ее недовольной роже.
— Под дурочку у нее вообще отлично получается косить, — Ник фыркнул, — она ведь у нас актриса… талантливая, чтоб ее… В театральный поступила. Видела ж ее костюм?
— Угу.
Я вздрогнула.
Видела.
И белочку теперь долго не забуду и пить столько никогда не буду.
— У меня поставщик, переговоры, а тут она, — Ник выругался, — заскочила после репетиции. Они в театре эстрады очередной спектакль для детей ставят.
— И она там белочка, — то ли с ужасом, то ли с восхищением пробормотала я.
Вчера вечером совместными усилиями мы написали Дарье Дмитриевне, что Дэн жив, почти цел и их сейчас эвакуируют в военный госпиталь Катманду, подробности будут только завтра.
Подумав, дописали, что мне придётся остаться ночевать у подруги, которая заболела. Ромка с уже пьяным смехом подтвердил, что он — моя самая близкая подруга и болен он просто ужасно.
И сейчас я медлила.
— Удачи, — Ник ободряюще улыбается, когда я, задрав голову, смотрю на окна седьмого этажа, наш балкон.
— Я все же дура, — вздыхаю и, кисло улыбнувшись на его подмигивание, выбираюсь из машины.
— Тогда не дрейф, детка, дуракам везет! — высовываясь из машины, кричит Ник.
Утешил.
Я отмахиваюсь, но квартиру отпираю уже почти без страха. Дарью Дмитриевну и Александра Владимировича нахожу на кухне, они обедают.
— Добрый день, — я улыбаюсь, чувствуя себя при этом подростком, который со школьной дискотеки вернулся не в девять, а в одиннадцать, и родители его ждут с ремнем и домашним арестом.
— Добрый, Варя, — Дарья Дмитриевна улыбается в ответ, подняв глаза поверх чайной чашки, — как твоя подруга?
Милка лучше всех нас, ибо, как истинная ведьма в энном поколении, она жрет, не толстея, и пьет без похмелья, поэтому уже позвонила и сообщила, что у нее все отлично, а Ромка лежит, требует яду, всех ненавидит и клянется больше не пить.
— Ей уже значительно лучше, — врать некрасиво, но полезно.
Иногда.
— А подругу зовут Ник, что лучший друг Дениса? — Александр Владимирович отрывается от планшета и презрительно усмехается.