Трибунал
Шрифт:
Ладно, нужно что-нибудь предпринять с целью развеивания тягостной атмосферы затянувшегося ожидания, а не то так и со скуки подохнешь.
— Этот ваш соорн-инфарх, он вообще по жизни кто? Большой начальник?
Птица снова нервно дёрнула башкой, в ответ поперёк статичной черноты звёздного поля потёк скучный энциклопедический текст отчего-то на путунхуа. Цзинь Цзиюню даже обидно стало. Обычно они с посланником общались, переходя с лапидарного галакса на куда более витиеватый язык матерей. Неужели санжэнь производил на чванливую птицу впечатление настолько
— Это понятно, полурелигиозный неформальный лидер собственного мира, как его там, Сиерика, царь-жрец, в общем. Но это не ответ на мой вопрос. Вот ты у нас нуль-капитул-тетрарх Оммы, кто вас там разберёт, что за Омма такая, но почему он тобой вообще командует, да еще и столь безапеляционно?
На этом месте Илиа Фейи всё-таки оторвался от своего затяжного пыренья в ничто и соизволил обратить внимание на вопрошающего.
— Он ничуть мной не командует, человек Цзинь Цзиюнь, — голос его разом потерял всякий натужный свист и пришепётывания, из чего стало понятно, что за посланника слова начал произносить вокорр — дело нечастое, летящие пользовались этими устройствами в исключительных случаях, когда важно было полное понимание сказанного собеседником. — Если угодно, я имею честь считать Симаха Нуари своим учителем.
— Учителем? Несмотря ни на что? Он же кинул тебя. Вот просто взял и кинул. Оставил одного разгребать собственные косяки, а сам сбежал да спрятался.
Птица снова нервно дёрнула башкой.
— Вы, люди, не понимаете. Связь между аколитом и учителем гораздо глубже и важнее, чем конкретные поступки любого из нас. То, что мы творим, отражается не только на нас самих, но и друг на друге.
Но санжэнь на такое давно отучился реагировать.
— Я сейчас буквально расплачусь. Так всё-таки, соорн-инфарх, он для вас, вашей расы в целом, кто? Звучит так, будто он некое локальное божество собственного мира, ему поклоняются, к нему прислушиваются, но формально он не правит, указов и эдиктов не издаёт, налоги и подати не назначает. Ну, будто наши Воины. Так?
— Куда сложнее. Соорн-инфарх — это в некотором смысле и есть целый мир. Его концентрированное, овеществлённое олицетворение.
— Нет, всё равно непонятно. Он уже поди тысячу наших лет или две тысячи ваших сезонов как покинул Большое Гнездо. Как же Сиерик без него поживает? Пятьдесят килопарсек расстояния — это вообще нормально для «овеществлённого олицетворения»?
Было занятно наблюдать за тем, как рострум летящего вновь начинает наливаться кровью.
— Ты сейчас кощунствуешь, человек Цзинь Цзиюнь.
— Ничуть не бывало! Я задаю простой вопрос. Вы двое застряли у нас так крепко, что словно оба напрочь забыли о родном гнезде.
Было заметно глазу, насколько мучительными усилиями заполошная птица берёт себя в руки. Или куда там у них, в дактили.
— Это не правда. Мы не забыли. Всё это время мы только о доме и думаем.
— И какое дело вашему дому до
Сдувшийся, наконец, до обычного состояния птах только и помотал в ответ лысой башкой.
— Дело не в расстоянии, пусть наша галактика гравитационно связана вашей, мы бы сумели отгородиться от вас, если бы захотели.
— Да уж, отгораживаться вы умеете, — фыркнул санжэнь. — Вы буквально мастера фортификации. А ещё мастера прятаться от проблем и зарывать голову в песок.
Указательный палец Цзинь Цзиюня информативно повертел в сторону пустоты, наполняющей гемисферу.
— Вы, человеки, горазды сыпать оскорблениями.
— В чём оскорбление-то? Это разве не представитель — целый соорн-инфарх! — твоего рода прямым текстом говорит, что готов уничтожить всё человечество просто потому, что ему дома не сидится! Или я что-то упустил?
Илиа Фейи молчал. Кажется, он в который уже раз пожалел о том, что доверил беспокойному артману эту тайну.
— И всё-таки. Почему вы двое до сих пор тут?
— Се труд моей жизни, трудиться посланником Большого Гнезда в Пероснежии.
Пафос — его второе имя. Илиа Пафос Фейи.
— Я вижу. С тех пор, как ты меня спас, похоже, твоя карьера что-то пошла под откос.
— Неблагодарный.
— Я такой. Все мы, артманы, такие. Нам почему-то кажется, что непрошеные спасители не должны рассчитывать на особую благодарность. Так может, в этом и дело? Вы просто никак не можете угомониться, всё спасаете нас и спасаете. Вот скажи, Симах Нуари отправился во главе Крыла по собственной воле?
— Нет. Он был изначально против отправки экспедиционного корпуса.
— Это что же, его, соорн-инфарха, древнейшего среди живущих, заставили бросить всё, вверенный ему мир, летящий свет, ради чего? Ради каких целей?
Птица желчно посмотрела на собеседника.
— Я не уверен, что ты в состоянии это уяснить, человек Цзинь Цзиюнь.
— А ты уж постарайся донести, чай не глупее других будем.
Последовал свистящий, почти человеческий вздох.
— У вашего народа есть Хранители. Точнее, были. Судьба их по истечении Века Вне осталась неизвестной. Они относятся к особому роду разумных существ, что видят сквозь время.
— В каком смысле «сквозь»?
— Неточный перевод. Поперёк. Поперёк времени. Проще сказать — они доподлинно зрят то, что отличает эту временную линию от предыдущей или от последующей.
— Многомировое сознание. Ясно, — Цзинь Цзиюнь старался не слишком язвить.
— Мне не известно, что тебе ясно. Но у нашего народа тоже есть свои Хранители. И когда, не знаю, как сказать иначе, нечто вроде галактического совета таких, как соорн-инфарх, собралось воедино для обсуждения первого сигнала, полученного из вашего сектора Пероснежия, то Симах Нуари произнёс там свою пламенную речь, призывающую оставить артманов наедине с их судьбой…
— Вот и сделали бы как он сказал! Делов-то!..