Трибунал
Шрифт:
— Прощения? За что?
— За то, что вторглась в ваше пространство без спроса.
— Не понимаю, о чём вы.
— Понимаете, — ирн разом придвинулась к нему вплотную, заставив его невольно сделать шаг назад. — Это ваш квадрант. Ваш и только ваш. Операторов этой станции. Все остальные — люди, ирны, летящие — лишь гости в вашем мире, и вы единственные здесь, кто действительно скорбит о возможной потере.
— Потере, простите, чего?
— Этой станции. «Тсурифа-6» — ваша странная любовь к целочисленным индексам меня неизменно удивляет —
— И вы считаете, что станция может быть потеряна?
— Я считаю, что у неё почти не осталось шансов.
— Но вы всё равно сюда явились, я не знаю, чтобы извиняться? Спасители бы не стали.
— О, вы о них невысокого мнения, я помню. Но даже в самые мрачные времена соорн-инфарх беспокоился исключительно о благе людей. В своеобразной манере, но это так.
— Не людей. Артманов.
— Что в имени? Пускай артманов. Вы не в тюрьме, хоть и отчаянно пытаетесь изобразить из себя пожизненно заключённых.
Кабесинья-третий отрицательно дёрнул головой.
— Вы-то свою тюрьму построили себе сами.
Ирн вздохнула, как все ирны, немного театрально.
— Да, в этом между нами разница. Вам навязали то, что мы добыли кровью и потом многих поколений ирнов. Добыли, навсегда изменившись. Но вас беспокоит не то, что непрошенный подарок достался вам бесплатно. Вас беспокоит то, что внутри Барьера вас на самом деле никто не держит.
— Как ничто не держит и вас, суб-адмирал, на этой станции.
— Я знаю, что меня здесь держит. А вы — нет. Вы думаете, что это летящие, Конклав, политикум, журидикатура, Адмиралтейство, кто там ещё. Разве что лично Ромул не восстал с одра и не вцепился лично вам в горло, не дозволяя и не пущая. Но на деле вы вольны следовать туда, куда хотите. Вас не пускает банальный страх.
— Страх? Чего? Смерти? Я не боюсь умереть, я уже дважды умирал.
— Снова нумерология? Я вот не умирала ни разу, и я тоже не боюсь смерти. Впрочем, не обманывайте себя, вы — лично вы, никогда не умирали. Более того, вы тщите себя надеждой, что и не умрёте. Ваш бэкап уже прибыл с Эру, не так ли?
Кабесинья-третий предпочёл смолчать.
— Впрочем, и в этом я вас понимаю. Мы, ирны, не так уж не похожи на вас, людей. Однако вы и правда боитесь не смерти. Вы боитесь поражения. Боитесь проиграть.
— Проиграть? Что за нелепость?
— Не спорьте, а лучше задумайтесь. Все эти поиски таинственного фокуса, весь этот детский мятеж был устроен ради единственной цели — постараться заполучить весомый аргумент в затянувшемуся споре, заслужили ли люди космическое будущее. И каждому из вас кажется, что если он на своём месте не сделает всё, чтобы перетянуть чащу весов на вашу сторону, то всё остальное — и прошлое, и будущее — тут же станет бессмысленным и бесполезным. Вся ваша раса вместо того, чтобы повзрослеть, наконец, и попросту делать то, что считает нужным, продолжает
Кабесинья-третий тут же насторожился.
— Так вот в чём дело. Опять спасители. Они-то тут причём?
Ирн в ответ тяжело усмехнулась.
— Они всегда «причём». Даже формально убравшись со сцены после той Бойни Тысячелетия, что вы недавно устроили, соорн-инфарх попросту не в состоянии оставить вас в покое.
— Как и вы.
— Как и мы, — легко согласилась суб-адмирал. — Но между нами есть принципиальная разница. Если мы перед собой видим не случившихся нас, в чём-то лучших, в чём-то худших, в чём-то просто иных, то Тсауни в вас видят собственное будущее. И оно их, летящий свет, ужасает.
С этого места внезапно стало непонятно. Спасители видят в людях (да к чертям космачьим — в артманах) своё будущее? Да каким таким местом крылатые спесивцы, давно покорившие межгалактические просторы и способные строить космических масштабов конструкции вроде Цепи, способны видеть в несчастных беженцах с собственной мёртвой планеты какое-то там будущее?
— Простите, но я не понимаю.
— Поймёте, я покажу, вы сразу всё поймёте. И запомните, если встретите соорн-инфарха вновь — лучше сразу бегите, не оглядываясь, ибо за вами пришла сама смерть.
Глава III. Нелокальность (часть 4)
Цзинь Цзиюнь, утомившись попусту пялиться в пустоту гемисферы, откинулся в ложементе и откровенно скучал, искоса поглядывая на Илиа Фейи. Дурная птица вот уже вторые сутки кряду продолжала сверлить взглядом расположившееся по их курсу ничто. Кажется, посланник даже не мигал. На него буквально смотреть было больно, казалось, можно было услышать, как скрипят его роговицы, или что там у летящих вместо роговиц, стеклянеющие на глазах корнеи.
— Может, сходить водички принести? А то вот так столбом стоять — скоро можно и окочуриться.
Посланник недовольно поёрзал, и тотчас из технического колодца в потолке опустился крошечный сервировочный столик с запотевшим графином. На его горловину была надета уже знакомая санжэню полупрозрачная силиконовая соска. Рострум летящих без неё был плохо совместим с поддержанием на борту санитарных норм, постоянно норовя расплескать жидкость.
Илиа Фейи, впрочем, к графину даже не притронулся.
— Пейт-се, т-щеловек Цзинь Цзиюнь, я воз-сдержус-сь.
Цзинь Цзиюнь, стараясь не закатывать глаза, пожал плечами и тут же с глубоким чмоком потащил соску на себя. Смешной каждый раз получался звук. Аква в графине была привычно-ледяной и чуть солоноватой, да ко всему ещё немного пощипывала за язык. По опыту было известно, что состав солей там был вполне совместим с человеческим организмом, так что графин без обиняков был тут же в три больших глотка высосан, после чего депловито исчез под потолком.