Трибунал
Шрифт:
— Так вот ради чего вы ко мне изначально подошли.
Ковальский неожиданно широко в ответ улыбнулся.
— Возможно, коллега, возможно. И помните, однажды вам тоже придётся выбирать, верить кому-то или нет. Постарайтесь не забыть то, что я вам сегодня сказал.
С этими словами Ковальский поднялся и вышел из кубрика.
А Кабесинья-третий остался размышлять, что же его всё-таки сильнее бесит, эта присущая всем собравшимся манера постоянно темнить или неприятное чувство, что астрогатор может в итоге оказаться прав.
Если кто-то и обладал
Даже если то самое сообщение, что в итоге привадило сюда ирнов, было отправлено без ведома астрогатора, а советник к тому времени действительно отсутствовала на борту «Эпиметея», Кабесинья-третий на его месте сделал бы всё, чтобы избавить Фронтир от этих назойливых гостей. А тут, понимаешь ли, привёл фактически если не врага, то точно явного недруга в сапогах и со стеком расхаживать по коридорам станции, а сам продолжает делать вид, что ничего не случилось.
Впрочем, не только Ковальский вёл себя, как ни в чём не бывало, будто экспедиционный корпус Ирутана едва ли ни через день ненароком проникал в пределы бакенов Цепи, а что такого, обычное дело.
Поднявшись на ноги, Кабесинья-третий решительно направился в тот сектор госпитального уровня, где квартировался политикум. Настала пора им поговорить по душам.
— Вы не ко мне, случайно, направляетесь?
Голос лидера посольства Кирии на «Тсурифе-6» был традиционно сдержан, но вместе с тем пугал. Если на лице сир Артур Сорроу всегда имел каменное выражение, больше подходящее бездушному истукану, то обертона его речей завсегда звучали настолько сладко, что вызывали оскомину. Я ваш друг, пришепётывал сладкоречивый сир, я пришёл сюда договариваться. Желаете ли вы того или нет.
Неизвестно, действовало ли это на остальных, но Кабесинья-третий каждый раз, когда обращались к нему, тотчас принимался паниковать, ощущая, как его бритый затылок покрывается испариной, а волосы на руках встают дыбом.
Представитель политикума, в отличие от того же Ковальского, не вызывал по отношению к себе постоянных подозрений в бытовом вранье и подозрительно себя не вёл, но от этого становилось только ещё более тошно. Выслушивая елейные воркования сира, Кабесинья-третий буквально физически начинал ощущать, как им манипулируют, его водят за нос и норовят обвести вокруг пальца.
Ни единому, даже самому правдивому слову этого человека нельзя было верить, если ты не собирался наутро проснуться, по рукам и ногами спелёнутым
Бюрократическая машина политикума Кирии, в отличие от журидикатуры Тетиса, не нуждалась в инструментарии насилия вроде той же службы маршалов, она была самодостаточна. Эти важные господа крепко знали своё дело.
Что ж, придётся терпеть.
— Видимо, мои намерения настолько очевидны, что вы не сочли за труд меня на полпути подкараулить, сир.
— Так будем же считать этот разговор плодом наших совместных усилий! Что же вас настолько обеспокоило, что вы решили прервать столь долгое молчание? Вам удавалось избегать общения со мной с самого пробуждения, оператор третьего ранга.
Ну да, конечно. Началось.
— Примем это в качестве гипотезы. Или предположим, что по ряду обстоятельств я не склонен доверять здесь на станции кому бы то ни было, включая собственных коллег. А вы, сир, при всём уважении, не вызываете моего доверия.
— Печально слышать такое, однако мне кажется, вы спешили не обсуждать мою персону или даже ваши опасения, вас беспокоил, несомненно, предмет наших сегодняшних переговоров.
— Вы так говорите, будто в этом факте есть что-то удивительное. Мне кажется вполне логичным испытывать тревогу по поводу того, что происходит вокруг этой станции.
— Я, как вы видите, ни малейшей тревоги отнюдь не испытываю.
— И это меня отдельно пугает.
— Любопытно. Не поделитесь своими опасениями?
Он что, издевается?
— Угроза повторения Ирутанского инцидента для вас недостаточный повод для опасений?
— Поймите меня правильно, я не склонен находить сходства там, где следует искать различия. В Ирутанском инциденте были виноваты мы и только мы.
— Мы?
— Мы. Люди, они же артманы. Нахамили, наследили в чужом доме, получили по зубам, но в итоге были прощены.
— То есть Кирию ничуть не смущает присутствие экспедиционного корпуса ирнов в границах Барьера?
— Поверьте моему опыту, Ирутан этот корпус «смущает», как вы выразились, куда сильнее нашего. И если бы они могли себе это позволить, они бы и носа к нам не сунули.
— Сир, я всё понимаю, но это не вы управляли все эти годы станцией, находящейся в блокаде, пусть и в дурацком исполнении адмирала Таугвальдера. Но теперь мы оказались вместо этого в кольце боевых крафтов чужой расы.
— Так вот, чего вы опасаетесь. Не межрасовой войны, а банальной блокады. Поверьте, ирны снимут её, как только отыщут хотя бы один формальный повод сохранить лицо.
— Но вы, я смотрю, не спешите им в этом помогать.
— Им мог бы помочь некто астрогатор Ковальский, если бы и правда доставил к нам на борту «Эпиметея» своих пассажирок. А так — ничего не поделаешь, придётся ждать. И можете поверить мне на слово — мы ровно ту же позицию донесли до Адмиралтейства.