Тридцатого уничтожить!
Шрифт:
– Господи!
– всплеснула руками Лана.
– Что я папе скажу?
– Да успокойся ты, пожалуйста! Ничего твой папа не заметит!
– Как это не заметит? Хватит голову мне морочить!
– она вскочила и бросилась к выходу.
– Лана! Подожди!
– крикнул Савелий, но она не захотела его слушать и устремилась к гаражу.
Ее не было минут пятнадцать, а когда вернулась, напустилась на Савелия.
– Что, разыграть меня решил? Мою реакцию решил проверить? А я уже и уши развесила: авария, человек, машина.
– Я же говорил, не поверишь!
–
– Может все-таки дашь договорить?
– Хорошо, говори!
– она успокоилась и с интересом уставилась на него.
– Короче, когда она скрылась.
– Ты же говорил, "Москвич"!
– Она - это женщина, сидящая за рулем "Москсквича". Я в панике: денег нет, машина помята. Что делать? Тут я вспомнил о визитке того мужика. Ну, что за границей мне помог, я рассказывал. Звоню, он оказался дома. Рассказываю, и он связывает меня с одной фирмой, кстати, довольно странной фирмой: и машину восстанавливают и с работой обещали помочь!
– Савелий победно посмотрел на Лану и вытащил из кармана анкету.
– Сейчас заполню ее, а потом можно и в ресторан, удачу обмыть.
– Я же говорила, что все будет хорошо!
– она захлопала в ладоши. Дай посмотрю, - она взяла у Савелия анкету и начала читать.
– Ничего себе вопросики! Слушай: "Были ли вы в партизанах? Идиотская анкета! И кто только их выдумывает? Ничего не меняется в этой стране! А что за работа?
– Инструктором.
– Инструктором?
– девушка недоуменно посмотрела на него.
– Это то, что я отлично умею делать! Буду готовить молодняк для охраны спецобъектов.
– Савелий взял у нее анкету и начал заполнять.
– Что ж, очень рада за тебя!
– Радоваться пока рано: завтра отвезу, а дня через три-четыре дадут ответ. Может, еще не подойду.
– Ты подойдешь!
– уверенно заявила она.
– А чего такой грустный? Словно не доволен.
– Далековато больно. Азия! Шесть месяцев там, четыре - в Москве.
– Шесть месяцев?!
– невольно воскликнула она.
– Это нелегко.
– Зато четыре месяца - отпуск!
– напомнил Савелий.
– Шесть месяцев!
– словно не слыша его, повторила Лана.
– Но четыре месяца - отпуск, в Москве, - упрямо прошептал Савелий.
– Но четыре месяца отпуск, - словно эхо повторила Лана.
– Но четыре месяца - отпуск, - вновь прошептал он, и Лана склонилась к нему, шепча прямо в его губы.
– Четыре месяца...
– она прижалась к губам Савелия и стала нетерпеливо стаскивать с него одежду.
А в этот момент у Валентина Серафимовича, с которым Савелий расстался несколько часов назад, звонил телефон. Он спокойно взял трубку:
– Здесь Григорий Маркович!
– нетерпеливо бросил он в трубку.
– Случилось что?
– нахмурился Валентин Серафимович.
– Нужно все ускорить: Первый торопит. Крайний срок вылета "племяша" через два дня!
– Но вы же знаете, что это будет стоить немалых денег, - попытался возразить тот.
– Вас что, когда-нибудь ограничивали в средствах?
– сердито спросил Григорий Маркович.
– Нет, но...
– В таком случае через два дня! Ясно?
–
– Встречать и доставлять его должны по обычной схеме! Все парню подробно объясните! Пока!
– В трубке послышались короткие гудки. Валентин Серафимович несколько секунд смотрел трубку, потом нажал на рычаг и сражу же стал набирать номер.
С ЛАНОЙ У РЕКИ
Вспоминая каждую встречу, каждую минуту, проведенную с Лапой, Савелий часто ловил себя на странном ощущении то его охватывало страстное волнение, и он каждой клеточкой своего организма словно прикасался к ней, вновь и вновь переживая сладостные моменты, то вдруг она вызывала в нем непонятную тревогу. Отчего, почему?
В такие моменты он упрямо пытался найти ответ, но не находил его.
Происходила своеобразная борьба разума и сердцам разум улавливал фальшь, неискренность, а сердце убеждало в обратном. То же самое произошло и сейчас, и он решил отвлечься от этой темы и вернулся к мыслям о капитане Воронове. И снова память окунула в прошлое.
Выбрав день, после того как устроился на даче Ланы, Савелий поехал туда, где он провел столько радостных и счастливых (грустное и неприятное он стер из своей памяти, по крайней мере, ему так хотелось думать) детских лет.
В омском детдоме он провел года два, после чего его и нескольких еще ребятишек отправили в другие детские дома по банальной причине: нехватка жилплощади по санитарным нормам.
Память не подвела, и Савелий почти сразу отыскал дом, в котором Андрей проживал со своей тетушкой и в котором он бывал неоднократно, когда ее не было дома. Эти моменты Савелий вспоминал с особой нежностью: он досыта наедался дарами небольшого садика, а иногда и настоящими пирожками с настоящим вареньем, приготовленными тетушкой Андрея для какого-нибудь праздника.
Когда тетушка уезжала в город по делам, Андрюша сразу же сообщал об этом маленькому Савушке, и тот тайком сбегал из детдома. Воспитательница была строгой и никогда не разрешала ему ходить в гости к Андрюше. За самовольные отлучки он всегда наказывался: его на несколько часов запирали в темный сырой подвал, но Савушка, несмотря ни на какие наказания, в эти дни был по-настоящему счастлив.
Они играли "в войну", "в Чапаева", "в шпионов и разведчиков". Андрей учил его лазить по деревьям, плавать в небольшом водоеме, который находился в трех минутах ходьбы от дома и многому, многому другому, что ему потом пригодилось в жизни.
Савелий с нежной грустью ходил по местам своего детства и с огромной радостью находил их такими, какими помнил все время.
Вот развесистая ива, с которой Андрей ловко и бесстрашно сигал в воду. Савелий никак не мог преодолеть страх высоты, и никакие уговоры не могли заставить его взобраться выше, чем на метр. Но однажды, когда Андрей оставил его ненадолго на берегу, чтобы сбегать домой и принести чего-нибудь поесть, маленький Савушка осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии зрителей, затем взглянул на злополучное дерево, казавшееся огромным, плюнул себе на ладони, как это обычно делал Андрей, и упрямо полез вверх.