Трон
Шрифт:
В шутку «негодуя», что у него отбирают любимую игрушку, Теушпа все же подчинился и вернул младенца матери.
Маленький Кир, кажется, и в самом деле проголодался — поймал ртом грудь, обхватил ее своими маленькими ручками, стал жадно сосать. Но почему-то от удовольствия по-звериному зарычал именно Теушпа. И когда кто-то вошел в шатер, — царь почувствовал это спиной по ворвавшейся прохладе, — лицо его стало суровым. Как можно было потревожить его в такой счастливый момент!
— Отец… — сказал Лигдамида. — Приехал Дарагад.
— Вот и хорошо, — сухо ответил царь. — Значит, сегодня вечером и поговорим.
С того самого дня, как Балдберт убил дочь наместника Хаттусы, побывавшую в постели
Царский стан с десятками шатров и двумя сотнями кибиток расположился к северу от Аданы в удобной долине, с трех сторон окруженной горами. Теушпу сопровождали его приближенные, пятьсот конных воинов и множество слуг.
Отсюда царь отправил к Дарагаду гонца — полдня в пути — с требованием, чтобы он и все номархи, которые воюют под его началом, прибыли на военный совет.
Пока ждали гостей, наконец поговорили.
«Мы оба понимаем, что я уже стар. Но старость не означает, будто я готов смириться с уготованной мне судьбой. Может, человек и не всегда вправе решать, когда и как ему умереть, зато в его власти позаботиться о том, какую память о себе оставить. Но кто, кроме наших детей, сохранит эту память… Я хочу, чтобы ты знал… Что бы ни случилось, сколько бы мы ни ссорились, я всегда помню: в тебе течет моя кровь, так же, как и в твоем брате. Я знаю, о чем ты беспокоишься: твой старик по-прежнему крепок здоровьем и не собирается умирать, у него появился еще один наследник, и когда-нибудь вам вдвоем станет тесно на троне, однако Кир так юн, что может и не дожить до этого дня. Не отрицай, я и сам бы так думал. Иначе ты не собирал бы вокруг себя тех, кто мной недоволен, не избегал бы встреч со мной — знаю, отчего тебе стыдно смотреть мне в глаза, ведь все идет к тому, что однажды ночью наемные убийцы расправятся со мной спящим. Что насупился? Были уже такие мысли?.. Я рад, что пока только мысли. И вот как мы поступим… Весной все киммерийские племена, что кочуют в верховьях Евфрата, в приграничных с Урарту землях, вместе со мной двинутся на Мусасир, а затем — на Мидию и Элам. Войну с Ассирией мы начнем вместе со скифами и мидийским царем Деиоком. Это обеспечит нам успех. Наше войско поведу я. А ты останешься здесь. Полноправным хозяином этих земель. Навсегда… У Кира будет новое царство. У тебя — свое. Вы не будете соперниками. Вы станете союзниками…»
Именно в Табале перед лицом самых влиятельных вождей киммерийцев Теушпа собирался объявить о своем решении относительно старшего сына. Лигдамиде пора было брать бразды правления в свои руки.
***
Военный совет собрался на следующий день. Теушпа не погнушался обойти каждого из присутствующих номархов, обнял, расцеловал и, конечно же, заглянул в глаза, чтобы понять, кто из них окончательно стал сторонником Дарагада.
Появлению здесь царя обрадовались многие, а это означало, что новость о Лигдамиде будет воспринята спокойно.
Теушпа не преминул похвастать новым наследником, при всех поцеловал жену в губы, а затем посадил ее по правую руку от себя. Слева сел Лигдамида. Дарагаду места рядом с троном не нашлось. Однако именно на племянника царь обратил свой взор
— Ну, рассказывай, как воюешь? Настанет тот день, когда ассирийцы будут дрожать при одном упоминании нашего имени? — царь скупо улыбнулся.
Дарагад — молодой широкоплечий мужчина невысокого роста, с квадратной челюстью и колючим взглядом — в ответ показал лошадиные зубы, загоготал.
— Они уже дрожат!
— Разве? — с сомнением покачал головой Теушпа. — Пока я вижу только бег по кругу. То Ашшур за тобой носится, то ты за ним.
— Если боги будут благосклонны, принц Ашшур очень скоро покинет Табал. Наши войска вместе с силами мятежников сейчас стоят у Киликийских ворот9. Ассирийцы уверены, что загнали нас в угол, но этот бой станет для них последним.
— С чего такая уверенность? Разве их не больше?
— Больше. Они выставили против нас все силы, какие у них есть. Но если они попытаются атаковать нас в лоб, то, безусловно, потерпят поражение. Если же попытаются обойти с двух сторон — вынуждены будут разделиться, тогда мы разобьем их по частям.
Слова племянника Теушпе почему-то не понравились. Он скривился, как будто съел кислую сливу. Победа над ассирийцами не входила в его планы. Можно было разбить армию принца Ашшура, но не заставить смириться с поражением всю Ассирию. Это был тот случай, когда стоило опасаться раненого зверя. Царь вдруг вспомнил:
— Слухи до меня дошли, мол, ропщут твои воины, что домашний скарб, скот и прочую живность у местных жителей ты отбирать запретил, а тех, кто позарится на местных красоток, и вовсе ждет короткая расправа. Неужто правда?
— А иначе нельзя. Без плетки в таком деле не обойтись… Разве мы не союзники мятежникам? Станем обижать их напрасно — только хуже себе сделаем. А добычи и без того хватает: мы отбираем ее у ассирийцев, когда нападаем на их обозы.
— Добычи много не бывает, — вмешался в разговор один из старых номархов, выделявшийся среди прочих своей тучностью. — С какой стати мои люди должны питаться подножным кормом с оглядкой на местных, когда мы за них воюем? Что мы здесь делаем, если не кормим себя? Что это за война такая? Мы как будто на охоте, когда ты гонишься за сайгаком не для того, чтобы его убить, а для того чтобы согреться. И ладно бы раз-другой так прогуляться, так нет же, конца этому не видно!
Это был Тургар. Может, его и отличала некоторая жадность, но в рассудительности ему точно нельзя было отказать. Вот чье мнение — к нему прислушивались, ему верили — сейчас стало для Теушпы особенно ценным.
Вслед за Тургаром заговорили другие номархи, многие — недовольно. О том, что все эти требования Дарагаду выставил сам Теушпа еще три года назад, ни тот, ни другой не упомянули. Первый не хотел оправдываться, второй предпочел об этом забыть.
— А что будет, если мы вдруг уйдем? — хитро прищурившись, спросил Теушпа. — Не станем больше сражаться с ассирийцами.
— Без нас восстание долго не продержится, — ответил Дарагад. — Ассирийская конница сильно уступает нашей и старается не вступать в бой.
— Ну чем могли, тем помогли. Насколько я могу судить по общему настрою, нам пора уходить…
Это были вопрос и утверждение одновременно. Ответом царю стал одобрительный гул.
— Тебе решать, Лигдамида. Как скажешь, так и будет. Ведь отныне на троне мы будем сидеть вместе.
Теушпа обвел всех внимательным взглядом, чтобы понять, что изменилось, кому придется заткнуть рот, а кому будет достаточно посулить куш побольше. Одного слова царя мало; он только что назвал своего сына соправителем, не посоветовавшись ни со старейшинами, ни со жречеством, целиком положившись на свою власть. Кому-то это могло не понравиться. Так или иначе, а в шатре повисла неопределенная тишина.