Трон
Шрифт:
Две из трех палаток остались позади, когда дорогу сотне Хавшабы преградила сотня Шимшона. Первым на пути человека-горы встал Рабат. Верткий, как уж, он закружил вокруг смертельно опасного врага, полагаясь только на свою ловкость. Легкий круглый деревянный щит (явно не тот, что надлежало иметь тяжелому пехотинцу), стянутый бронзовыми пластинами, служил, скорее, балластом, чем средством защиты. Пытаясь сблизиться с неприятелем и нанести удар мечом, Рабат то уходил вправо, то резко отклонялся назад, то делал два шага вперед — и снова назад. Но разве было что-то такое, чего Хавшаба мог не знать о его уловках! Сколько раз эти
Всякий раз, когда казалось, что меч вот-вот напьется горячей крови, Хавшаба успевал на мгновение опередить Рабата. Но если один стоял на месте, размахивая секирой, то другой вынужден был все время двигаться. Хорошая тактика, если ты не по колено в грязи, а ноги не разъезжаются в разные стороны.
И когда Рабат замешкался, увяз в черной жиже одним сапогом — мгновенно оказался на волосок от гибели. Но секиру не вернешь по собственному усмотрению с полпути, а в этот момент она уже уходила по траектории прочь. Тяжелое оружие. И тогда Хавшаба толкнул врага прямой ногой в живот. Рабат отлетел на пять шагов, упал навзничь, провалился с головой в лужу и грязь, а вынырнув, увидел прямо над собой смерть, ее остро отточенную кромку. Однако удача снова улыбалась ему: кто-то успел заслонить соратника щитом, — который тут же раскололся пополам, — ослабив удар, отчего секира только еще раз макнула ассирийца в лужу, сломав ему пару ребер. Добить не дали.
Справа на Хавшабу налетел Нинуйа, не уступавший великану в силе, недостаток же опыта компенсировал молодой задор. Пробил грозного противника копьем в правый бок под ребра. Хавшаба отмахнулся секирой, снес с обидчика шлем, хорошо — не голову. Подоспел Шимшон, понимал: остановит старого друга — остановит всю его сотню. Рявкнул Сасону, своему внуку:
— Назад! Мы сами!
Подумал с досадой: «И куда лезет, молокосос?!».
Да как такого осадишь!
Прикрываясь тяжелым, почти во весь рост, щитом и ловко орудуя копьем, Сасон подобрался к Хавшабе ближе всех, несмотря на вращающуюся, подобно крыльям мельницы, секиру. И вдруг ударил, проткнув врага со спины.
— А-а-а!!! — радостно завопил юноша.
Хавшаба рванул копье на себя, сломал его, а секира уже совершила полный круг и коснулась шеи Сасона. Обезглавленное тело покачнулось, но устояло. Руки все еще держали оружие, широко расставленные ноги, казалось, пытаются понять, куда идти дальше.
Когда месть туманит рассудок, это хорошо и плохо одновременно. Она придает сил, о которых человек никогда и не подозревал, но в то же время не позволяет трезво оценивать риски. Смерть внука потрясла Шимшона. Он кинулся на Хавшабу со щитом, как будто с тараном. Непостижимо, как сотнику удалось опрокинуть этот титана, повалить на землю. Следующие несколько секунд они катались, сцепившись намертво, когда нельзя было понять, кто из них где. Пока, наконец, не стало очевидно, что Шимшон оказался снизу, а Хавшаба сидит сверху и душит старого приятеля руками. Но тут подоспели Рабат и Нинуйа — один с мечом, второй с копьем. О былой дружбе никто не помнил. И меч, и копье вошли в тело Хавшабы почти одновременно.
Смерть сотника остановила продвижение воинов
Дождь, между тем, не прекращался, и это изматывало даже больше, чем само сражение. Мокрым было все: оружие, доспехи, одежда… Каждый шаг давался с трудом, каждое движение требовало огромных усилий. Люди выбивались из сил, и только жажда выжить в этой мясорубке заставляла крепко держать оружие…
***
В то время как в лагере Ашшур-аха-иддина шел бой, лагерь Арад-бел-ита будто вымер. Впрочем, здесь еще оставалось достаточно народу: знати, раненых, обозников, рабов и слуг и совсем небольшая охрана, однако из-за дождя все пытались найти место посуше: те, кто не мог спрятаться в палатке или шатре, искал укрытие под навесом.
Набу-дини-эпиша после того, как армия вышла из лагеря, еще какое-то время находился на валу около центральных ворот, надеясь понять, кто побеждает; но очень скоро убедившись, что из-за бури ничего разобрать невозможно, вернулся к себе в шатер.
Время от времени наместник посылал доверенного человека к начальнику внутренней стражи, чтобы узнать, не выведал ли он чего важного от арестованных караульных. Найти следы изменника, который провел в лагерь Скур-бел-дана, пока не удавалось.
Пытался себя хоть чем-то занять, подумал, не сходить ли к дочери. Но тут же вспомнил о дожде. Идти несколько кварталов по такой непогоде, только для того чтобы понянчить внука?
«Заболею еще, чего доброго. А какое тут лечение? Вино и наложницы».
И эта мысль ему вдруг понравилась.
Набу позвал своего кравчего. Поручил ему привести двух сирийских девушек, подать хорошего вина… Хоть так он забудет весь этот кошмар. О боги! Как же превосходно ему жилось в Ниневии при Син-аххе-рибе!
Воспользоваться наложницами и напиться не удалось: неожиданно явился начальник внутренней стражи, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: допрос дал результат, которого никто не ожидал. Набу-дини-эпиша выставил стражу за полог и немедленно обратился в слух.
— Нашли, — приглушенным голосом заговорил подчиненный. — Это был Тиглат, начальник третьего поста. Ночью из лагеря вышел Бэл-ушэзибу, царский астролог. Через два часа он вернулся. Да не один. Кто такой, Тиглат не понял, но перечить жрецу не посмел, и более того, дал в провожатые одного часового. Бэл-ушэзибу и его спутник вошли в шатер Аби-Рамы и оставались там около часа. Потом жрец и неизвестный побывали в скифском квартале, у Арианта. Потом пошли к воротам… Твоего ночного гостя, наместник, заметили и схватили случайно. У Бэл-ушэзибу слабый мочевой пузырь, вот он и бегает по малой надобности по сто раз на дню. А тут он отлучился…
У Набу-дини-эпиши от волнения пересохло в горле.
«Измена!» — вопила какая-то часть его сущности, но другая ее половина оказалась куда мудрее и сговорчивее: «А разве то, что ты скрыл от Арад-бел-ита встречу со Скур-бел-даном, не измена? Впору не голосить, как женщина на похоронах, а подумать о дочери и внуке. Сначала ушли скифы, а теперь царя предал и его зять. Это конец».
— Ты со мной? — наместник Ниневии пытливо посмотрел на начальника внутренней стражи.
Тот, по-видимому, уже просчитывал подобный исход дела.