Трон

Корбут Андрей Евгеньевич

— Не буду спрашивать, кто помог тебе пройти в наш лагерь, поскольку уверен: в этом возникла крайняя необходимость.

— Я здесь только для того, чтобы встретиться с тобой. Меня всегда учили, как это благородно — протянуть другу руку, когда он в ней нуждается.

— Мы никогда не были друзьями, — спокойно заметил на это Набу-дини-эпиша.

— Но ведь мы не были врагами, — возразил Скур-бел-дан. — А это уже немало в наше время.

— Так ты пришел просить меня о помощи?

— В помощи нуждаюсь не я, а ты… Мой дорогой друг.

Набу-дини-эпишу

эти слова смутили. Он почему-то был уверен, что враг хотел переметнуться на их сторону. Зная, что Ашшур-аха-иддин умирает, другого и ожидать было трудно.

— А если я сейчас отведу тебя к царю, ты будешь так же упорствовать?

— Думаю, ты этого не сделаешь. Ты благоразумный человек, наместник. Безусловно, храбрый, но благоразумный. Чего я не могу понять — как это тебя угораздило примкнуть к тому из братьев, кто заведомо был слабее в этой войне?

— Но Арад-бел-ит жив, тогда как Ашшур-аха-иддин…

— Быстро же расходятся слухи! Даже в нашем лагере далеко не все знают о ранении царя. Не буду скрывать, это правда. И никто не знает, доживет ли царь до утра. Но неужели ты думаешь, что война закончится со смертью Ашшур-аха-иддина? Даже если в этих горах поляжет вся его армия… О чем мечтает Арад-бел-ит, мне понятно: царский трон застит ему глаза. Да и выбора у него особого нет. Победа или смерть. Но ты?... Закуту давно мечтает стать второй Шаммурамат³⁵. И смерть единственного сына лишь укрепит ее в этом желании. Царем объявят либо Ашшур-бан-апала, либо Шамаш-шум-укина, но править будет царица. И можно не сомневаться, что жрецы и наместники ее в этом поддержат.

Набу-дини-эпиша все еще барахтался:

— Эта победа все изменит. Может, жречество и не считает Арад-бел-ита своим ставленником, зато все остальные, как только подует другой ветер, сразу переметнутся из одного лагеря в другой.

— Это было бы возможно, опирайся узурпатор на Аби-Раму или на тебя, но ты лучше меня знаешь, что завтра на землю Ассирии придут скифы и киммерийцы, которые, словно саранча, сметут все на своем пути… Сам ответь на вопрос: как быстро и какое войско соберет Закуту, чтобы отразить эту угрозу. Да вся Ассирия соберется под ее штандартами!

Набу-дини-эпиша потупился, словно нашкодивший ученик; возразить на доводы Скур-бел-дана ему было нечего. Однако и предательство, когда победа была так близка, выглядело не меньшей ошибкой. И, со свойственной старому царедворцу мудростью, он решил остаться где-то посредине.

— Наверное, ты прав, но изменников не жалует никто. Даже Закуту… Мои люди выведут тебя из лагеря.

Скур-бел-дан смиренно поклонился, молча попятился к выходу.

— Постой… — остановил его в последний момент Набу-дини-эпиша. — Ты ведь не забудешь о моей доброте, окажись я в твоих руках?

— Я умею отдавать долги, — улыбнулся ночной гость.

Встреча с врагом в собственном лагере нарушила то внутренне состояние покоя, в котором пребывал этим вечером наместник Ниневии. Как такое могло случиться? Значит, тем же путем сюда могут проникнуть и лазутчики: уберут

охрану, откроют ворота, а там — неизвестно, достанет ли сил и удачи отбиться. А не лазутчики, так убийца, чтобы добраться до царя.

Последняя мысль встревожила не на шутку.

Набу-дини-эпиша позвал начальника внутренней стражи. Дожидаясь его, долго ходил кругами, все думая о том, насколько прав в своих прогнозах Скур-бел-дан и, может, правильнее было бы принять его предложение. И тут же убеждал себя: «Ерунда. Закуту тоже не вечна. Сын — мертв, а заступиться за нее больше некому».

Наместник затылком почувствовал, что тот, за кем он посылал, уже в шатре и, не оборачиваясь, сказал:

— Выясни, где нашли человека, который от меня недавно вышел. Как он пробрался в лагерь, с кем встречался. Не мог он быть здесь без провожатого. Арестуй всех начальников караулов. Допроси с пристрастием.

Начальник внутренней стражи осторожно спросил:

— Шера, сына Набу-шур-уцура, взять тоже?

— Нет. Конечно же, нет. И сделай так, чтобы его отец тоже ни о чем не узнал. К чему на себя напраслину возводить…

***

Едва рассвело, лагерь Арад-бел-ита был уже на ногах.

Подняли всех скифы. Они врывались в палатки с ранеными, с провиантом, и даже в казармы, переворачивая все верх дном, ругаясь и выкрикивая на своем языке какие-то слова, среди которых можно было разобрать только одно: «Хатрас».

Ассирийцы дали отпор. Где-то стычки ограничились рукоприкладством, где-то — сломанными ребрами, но где-то пролилась кровь. Стычки грозили перерасти в самый настоящий бой, и успокаивать страсти приехал сам царь.

— Что случилось?! — грозно спросил он Арианта, вышедшего ему навстречу.

— Арпоксай мертв! — ответил скифский предводитель. — Его убили в твоем лагере! Как зверю, вырвали кадык! И этот ублюдок сейчас прячется где-то среди ассирийцев!

Арад-бел-ит на мгновение даже лишился дара речи. Он и представить не мог, что дело примет такой поворот.

— Мы найдем его, — немного помолчав, повторил он то же, что раньше говорил Арпоксаю.

— Нет, это мы найдем его. Мы перевернем весь лагерь, но найдем его. Ты знаешь, с кем он пробрался в шатер номарха?! — негодовал Ариант. — С двумя девками! Вот с них мы и начнем. Мы хотим обыскать всю женскую часть лагеря. Это единственное место, где он мог скрыться. Каждая ассирийская потаскуха, которая прячет лицо, может оказаться Хатрасом.

У царя почернели глаза, когда ему перевели эти обидные слова. Однако, что ответить, он нашелся:

— Нам незачем смотреть их лица. Достаточно проверить две ли у них руки. Ведь одну он себя отгрыз… Но это сделаю я и мои евнухи. Никто из скифов не войдет на женскую половину. Ты ведь доверяешь мне? Или мы уже не союзники?

Ариант сверкнул глазами и злобно улыбнулся:

— Это твой лагерь, и в твоем лагере убили моего старого друга… Значит, на тебе и лежит вся вина. Я даю тебе время до полудня. Если к полудню ты не найдешь Хатраса, мы уйдем.