Трон
Шрифт:
Второй удар не получился: Арица поскользнулся в грязи, и меч запутался в царском плаще; на третий — не хватило времени. Сначала перед убийцей вырос Парвиз, обезоружив и оставив с одним щитом, затем со спины атаковал Аштэд, чье копье пробило доспехи слева чуть выше поясницы. Но то, что они напали почти одновременно и с двух сторон сразу, Арицу и спасло. Когда под рукой оказалось чужое копье, он схватился за него, потянул на себя вместе с десятником и швырнул его на Парвиза, а сам, воспользовавшись неразберихой, метнулся к лесу. Неожиданно на пути возник Мирза — не успевший ни схватиться с Керушем, ни защитить царя. Все, что ему было надо, — заставить повиноваться почти безоружного изменника,
Увидев, что лазутчик скрылся в лесу, Парвиз приказал Аштэду отправить за ним погоню, а сам бросился к царю, над которым уже склонился лекарь.
— Что с повелителем? — чувствуя свою вину, взволнованно спросил начальник царской охраны.
Лекарь, пытаясь остановить кровь, зажимая пальцами сосуд, покачал головой:
— Плохо! Задета яремная вена… Трогать его сейчас нельзя. Мне нужны инструменты из моего шатра для операции. А пока прикажи своим воинам накрыть нас плащами. К тому времени, когда я начну зашивать рану, здесь надо поставить шатер.
— Я все сделаю… Он будет жить?
— Посмотри на небо! — ответил лекарь. — Можешь ли ты сказать, будет или нет завтра дождь?.. И если нет — разве это будет не чудо?
Известие о том, что Ашшур-аха-иддин при смерти, Гульят получил первым — и потребовал сохранить все в тайне, чтобы дух армии не пошатнулся. После чего отправился навестить царя лично, никому ничего не сказав. Но поспешность, с которой собрался и покинул свой шатер туртан, не могла не вызвать подозрений и тревоги у Скур-бел-дана. Он тотчас послал за военачальником своего писца, дабы тот разузнал, что происходит. А пока не было вестей, приказал ставить временные палатки, сооружать навесы, где можно было укрыться от непрекращающегося дождя, приготовить горячую пищу, обсушиться у костра. Занявшись обустройством временного лагеря, приведением в порядок расстроенных военных частей, Скур-бел-дан подумал о том, как это выгодно, что именно на него легли все эти заботы, ведь их всегда можно поставить себе в заслугу перед царем… А потом вдруг появился его писец с известием, от которого закружилась голова: Ашшур-аха-иддин тяжело ранен.
«Кто станет царем, если он умрет? Точно не Арад-бел-ит, которого они скоро разобьют, — размышлял Скур-бел-дан. — По силам это только Закуту. Она, вероятнее всего, объявит себя правительницей до совершеннолетия внуков. Вот только на кого она решит опереться? На меня — или на Гульята? А если не станет Гульята, зачем мне поддерживать Закуту?».
Скур-бел-дан вызвал своего первого помощника, ведавшего тайной службой Ассирии при Ашшур-аха-иддине.
— Узнай подробности покушения на царя. Выясни, кто причастен, кто допустил оплошность, а главное, нет ли здесь связи с нашим туртаном. Я хочу знать даже о том, не дышал ли Гульят одним воздухом с теми, кто так или иначе виноват в этом несчастье.
***
Женщины и маленькие дети ехали в обозе отдельно. Так же обособленно их поселили в лагере, в богатых шатрах с царскими штандартами, отгородив от остальных плетеной изгородью. Впрочем, никого из царской семьи за нею не было. Все жены и дочери ассирийского правителя, покинув Ниневию одновременно с армией, отправились в направлении Мидии, к царю Деиоку, будущему зятю. Так Арад-бел-ит намеревался уберечь родных и близких ему людей от превратностей войны и сберечь им жизни. Караван сопровождали несколько сотен конников. Во главе его был поставлен министр двора Мардук-нацир,
Маленький островок мира и благоденствия…
Большинство здешних обитательниц даже не задумывались о том, что с ними может случиться что-то плохое, и, скорее, радовались внезапному путешествию на край света, ведь они так редко покидали уютное однообразие женской половины в своих дворцах или богатых домах. Никто из женщин и детей ни в чем не нуждался, кому-то даже удавалось принять горячую ванну, но главное, появилась приятная компания, отчего смех и веселье не прекращались здесь ни днем, ни ночью.
Все изменилось, когда началась битва и в лагерь потянулись первые носилки с ранеными, а воздух словно впитал в себя страдания. И тогда на женскую половину как будто нашел мор: пустые разговоры сразу прекратились, единственными, к кому теперь могли обращаться эти женщины, были боги. Почти у каждой из них на поле боя сражался если не муж, то отец или сын.
На исходе дня, когда на землю сошел дождь, прекративший битву, по женской половине поползли разные слухи — плохие, хорошие, зыбкие, настойчивые. Кто-то говорил, что разбита армия Арад-бел-ита; другие — что армия Ашшур-аха-иддина; третьи, — и эти были ближе всего к истине, — что это еще не конец и рано лить слезы. Но слезы все равно лили — те, кто уже потерял родных и близких. И слыша эти стенания, которые рвали душу, не хотелось жить. Зарыться бы с головой в песок и сделать вид, что это тебя не касается и никогда не коснется…
— Кто это? — вздрогнув, спросила Мара, жена Ашшур-ахи-кара, когда где-то рядом заголосила еще одна из женщин.
Шаммурат, дочь Арад-бел-ита и жена наместника Аби-Рамы, прислушалась, потом уверенно сказала:
— Шамирам. Она сегодня потеряла сына.
— О, боги, дайте ей силы перенести это горе, — сказала Мара, невольно прижимая к груди своего ребенка, которому было всего пару месяцев от роду.
Ее подруга только бессильно вздохнула и подумала, что этой красавице, наверное, тяжелее всех — с таким крохой, да в дальнюю дорогу.
Вести о потерях приходили не сразу. Кого-то все еще не могли найти, кто-то оказался среди раненых и цеплялся за жизнь. Обнадеживало одно: убитых среди офицеров было немного.
Потери… Они были не слишком значительными, и куда меньшими, чем у неприятеля, однако то, что для тридцатитысячной армии казалось легким укусом, для пятнадцатитысячной выглядело тяжелой кровоточащей раной. В трехчасовом бою царский полк Ашшур-ахи-кара потерял почти тысячу человек; половина из них — раненые, но чтобы вернуться в строй, им нужен не один день. У Аби-Рамы из десяти тысяч осталось восемь. В коннице Санхиро погиб каждый пятый, но сколько ее там было — всего-то небольшой отряд. И только скифы обошлись малой кровью. Предпочитавшие держаться на расстоянии, они почти не хоронили этой ночью своих родичей.
Ближе к полуночи к Маре наведался отец.
Арад-бел-ит назначил Набу-дини-эпишу, наместника Ниневии, командиром гарнизона, в чьи обязанности входили обустройство лагеря, снабжение, охрана, даже разведка окрестностей. Набу был уже не молод, а дальняя дорога и переживания последних месяцев и вовсе подорвали его здоровье. Обняв и расцеловав дочь, он поглядел на скромный уют ее шатра и, вспомнив об оставленном в ассирийской столице дворце, тяжело вздохнул. «И вернемся ли? Эх, только бы дочь уберечь да внука спасти. А все остальное — неважно», — размышлял наместник.