Тростник под ветром
Шрифт:
Надо работать... Эта мысль неотступно преследовала Иоко, и в то же время она никак не могла решиться поступить на работу, не зная, как быть с маленьким сыном. Но даже если бы она наконец решилась, найти работу в Токио было почти невозможно. Ни одна семья не могла прожить на заработок основного кормильца; жены, сыновья,-дочери — все, кто способен был трудиться,— выходили на улицу в поисках заработка. Работу искали самые различные люди, даже дети. Студенты играли на скрипке в кабаре, девушки-студентки нанимались официантками в кафе, партнершами для танцев в дансингах. По всей Японии люди, измученные войной, страдали теперь, в довершение всех бед, от безысходной нужды. Самым простым и в то же время самым выгодным источником дохода являлись
Иоко уже не могла относиться к этому, как к чему-то, что ее не касается. Если жизнь еще сильнее зажмет ее в своих беспощадных тисках, ей тоже придется в недалеком будущем искать какую-нибудь работу, чтобы прокормить себя, мать и ребенка.
Стояли теплые дни, дул ветер, вздымая песчаную пыль. В уцелевшем от пожара саду расцвели азалии, распустилась магнолия. С веранды виднелись высокие шесты, украшенные бумажными карпами, торчавшие там и сям на крышах бараков, выстроенных вдоль.улиц района Эмагахара и неровными уступами сбегавших вниз до Тогоси. Красные и черные бумажные рыбы, надутые свежим майским ветерком, и разноцветные ленты плясали в воздухе.
При виде этих рыб госпожа Сакико сказала таким тоном, словно вспоминала о чем-то бесконечно далеком: — Праздник мальчиков... Ведь это годовщина со дня смерти Тайскэ. Ступай сходи на могилу.
Охваченная противоречивыми чувствами, Иоко не сразу нашлась что ответить. Прошло уже пять лет со дня смерти Тайскэ. Но не столько эти годы и месяцы, сколько что-то другое отделяло ее теперь от Тайскэ. Вторичное замужество, конец войны, рождение ребенка... Все эти события сделали ее совершенно другим человеком. Сейчас ее сердце поглощено только думами об Уруки, который вот-вот должен вернуться домой из Сибири. Тайскэ и все, что с ним связано, принадлежит далекому прошлому, в душе Иоко уже не осталось места для сожаления о нем. К тому же ее охватило сомнение — не будет ли посещение могилы Тайскэ своего рода неверностью по отношению к Уруки? В безрадостной действительности, которая ее окружала, единственной опорой, дававшей моральную силу, чтобы продолжать борьбу за существование, было сознание своей нравственной чистоты.
С третьего мая в Японии вступила в силу новая конституция. Говорили, что это событие будет отмечено торжественной церемонией на площади перед дворцом. Суверенная власть передается народу, три сферы власти разделяются, провозглашается отказ от войны, вечный мир... Иоко завернула в платок стопку пластинок, принадлежавших покойной Юмико. На деньги, которые она получит за эти пластинки, они сумеют прожить еще несколько дней. Однако пластинок тоже уже почти не осталось — хватит продать еще два-три раза, не больше. Надо спешно искать работу, пока еще осталось что продавать.
Впервые за долгое время Иоко надела европейский весенний костюм. Сколько лет назад были в моде эти фасоны? Во всяком случае, она должна выглядеть как можно красивее. Иоко решила, что продаст пластинки в магазине на проспекте Сиба, а потом, не заходя домой, пройдет по улице — посмотрит, не удастся ли найти какую-нибудь работу. Лучше всего было бы, конечно, устроиться фармацевтом в аптеку, но если придется работать весь день, с утра до вечера, ее это не устроит. Какую другую работу опа может найти, Иоко не представляла себе. Как бы то ни было, ей было ясно, что женщина, ищущая работу, должна выглядеть как можно лучше. Давно уже не приходилось ей употреблять косметики.
Мальчик уже ходил. Он удивительно походил на Уруки чертами и общим выражением лица. Это был тихий, робкий ребенок,— возможно, трудная жизнь уже наложила отпечаток на это маленькое создание. Поручив тянувшегося к ней сынишку заботам бабушки, Иоко вышла на освещенную солнцем улицу. Она давно уже нигде не бывала, но ее не радовала эта прогулка.
Рабочий день подходил к концу, и на всех остановках толпился народ. На проспекте Сиба Иоко совершенно неожиданно повстречалась с Юхэем Аеидзава. Она как раз собиралась войти в музыкальный магазин, где торговали пластинками, когда из соседней книжной лавки показался Юхэй. Под мышкой он держал пачку книг, в руке — свою неизменную легкую трость. На нем был весенний полосатый костюм с аккуратно повязанным галстуком, тоже в полоску.
— О-о, кого я вижу!—Юхэй остановился и несколько раз окинул Иоко взглядом с головы до ног. В его улыбке сквозило теплое воспоминание о прошлом.— Куда ты направляешься?
— Я... Мне нужно на минуточку в этот магазин...— Иоко смутилась, как ребенок, застигнутый во время шалости.
— Покупаешь пластинки?
— Ах нет... продаю. В последнее время я только и делаю что продаю...— Так как ей неприятно было продолжать разговор на эту тему, она добавила: — Извините, что так долго не подавала о себе вестей... Как у вас, все здоровы?
— Да, все в порядке.
Они остановились посреди тротуара, и бурливший вокруг поток пешеходов то и дело наталкивался на них, задевал и катился дальше. Кое-где в витринах уже начали зажигаться огни, долгий весенний день клонился к вечеру.
— Ну, прежде всего, заканчивай свои дела. А потом пойдем выпьем вместе чашечку чаю где-нибудь здесь поблизости,— сказал Юхэй и, как бы приглашая Иоко, первый вошел в музыкальный магазин.
Иоко не хотелось, чтобы Юхэй видел, как ей, гонимой нуждой, приходится продавать пластинки. Но он очень спокойно перелистывал папки с нотами, дотрагивался до висящих рядами скрипок. Да, Юхэю всегда была свойственна некоторая душевная холодность. Сам он считал свое поведение вполне естественным и отнюдь не считал это холодностью. Он не любил, чтобы вмешивались в его дела, и никогда не вмешивался в дела других.
Наконец пластинки были проданы.
— Я готова...— складывая платок, окликнула Иоко. Юхэя, покраснев от смущения.
— И много ты получила? — спросил Юхэй, выходя из магазина.
— Три тысячи триста иен.
— О, скажите как дорого!
— А вы, папа, вышли за покупками?
Она невольно назвала его по-старому — «папа»; это слово неожиданно легко сорвалось у нее с губ. Иоко вдруг почувствовала, как со дна ее души поднимается, воскресает забытое ощущение мягкого, спокойного счастья, которым она наслаждалась когда-то. Молчаливый, сдержанный свекор никогда не вмешивался в повседневную жизнь семьи. На первый взгляд он производил впечатление сухого, холодного человека, и тем не менее она всегда ощущала на себе его ласковую заботу.
— Ходил искать книги, да не нашел тех, какие нужны...
Пробравшись сквозь толпу людей, торопившихся домой и в магазины, Юхэй толкнул дверь изящного застекленного павильона, в котором помещалось кафе, и пропустил Иоко вперед. Воздух был пропитан запахом ароматного кофе.
Юхэй неторопливо сел за покрытый стеклом столик, стоявший в углу. Здесь, в кафе, Иоко особенно ясно увидела, как сильно он постарел.
Некоторое время оба молча пили кофе. По радио непрерывно передавали комментария по поводу новой конституции.