Тростник под ветром
Шрифт:
Оккупированная Япония! Ее восьмидесятимиллионный порабощенный народ! Как, каким способом удастся им сохранить мир и собственную свою безопасность?
У них., есть родина,, и все же это народ-изгнанник. Сама родина стала для них чужбиной. Единственное, о чем они еще молили,— это чтобы в мире снова не началась великая разрушительная война.
Во второй понедельник февраля госпожа Сигэко накрыла стол для ужина. Она ждала в гости брата. Обычай ужинать вместе по понедельникам, который соблюдался так много лет, теперь прерывался на неопределенное время. Возможно, сегодняшний совместный ужин будет последним. Ближайшим пароходом. Сэцуо
— Мне собираются поручить выступить с лекциями для японцев, проживающих на Гавайях, в Гонолулу и в других городах. Буду говорить о современном положении в Японии. Очевидно, смогу также кое-что опубликовать в газетах. На Гавайях думаю пробыть около месяца. Потом поеду ненадолго в Лос-Анжелос и в Сиэттл. Оттуда собираюсь проехать на Восток, и в конце концов "попробую осесть в Лос-Анжелосе. Наверное, буду работать консультантом или экспертом, что ли, в каком-нибудь газетном издательстве. Ничего не поделаешь, надо работать, иначе нечего будет есть... Ну, а когда осмотрюсь, если все пойдет хорошо, вызову жену. Думаю, что сумею устроиться.
На столе стояли стаканы с.красным вином,— госпоже Сигэко удалось раздобыть где-то бутылку вина.
— О, да это совсем на французский лад,— взглянув на накрытый стол, улыбнулся Киёхара. Видно было, что он тронут старанием сестры чем-нибудь отметить эту прощальную встречу..
Юхэй, как всегда сдержанный, молчал, но в душе болезненно переживал предстоящую разлуку со старым другом. При мысли о том, как велико должно быть негодование и отчаяние человека, который, несмотря на преклонные годы, бросает родину, чтобы навсегда поселиться в чужом краю, он чувствовал, что не сможет без слез поднять прощальный бокал.
— Поехать в Америку — это, конечно, неплохо, но в Америке тоже жизнь сейчас очень нелегкая...
— Безусловно! —тотчас же согласился Киёхара.—Но я, .при всех условиях, хочу быть подальше от Японии. На душе будет легче. Знаю, что это малодушие с моей стороны, но мне уже невмоготу видеть все, что происходит и еще произойдет в Японии. Когда ребенку делают операцию, мать не в состоянии присутствовать при этом. Она предпочитает ждать в соседней комнате... Вот и у меня такое же чувство.
— Вчера приходил Окабэ...— отрывисто заговорил Юхэй.— Он, как всегда, полон всяких сплетен и толков. Говорит, что если между Америкой и Советским Союзом начнется война, то самый надежный способ уберечься — это вступить в компартию или сдаться в плен американцам... По его словам, в последнее время многие придерживаются подобных взглядов. Идея государства, такая, какой мы когда-то ее представляли, по-видимому давно уже больше не существует.
— У меня нет морального права бранить Окабэ,— засмеялся Киёхара.— Ведь я, в сущности, похож теперь на него. Собираюсь бежать в Америку,— согласись, эго проявление крайнего индивидуализма. Лишь бы самому было хорошо, и ладно...— в его словах звучала горечь.
— Когда будет заключен мирный договор, мне тоже хотелось бы разок съездить туда,— сказал Юхэй, оглядываясь на жену.— Ты, наверное, тоже была бы не прочь?
— Поедем! — сразу согласилась госпожа Сигэко,— Представляю, как все там переменилось. Ведь мы были в Америке тридцать лет назад...
— Нет, до заключения мирного договора еще далеко,— решительно произнес Киёхара и тихонько, точно с сожалением, пригубил стакан с вином.— Навряд ли в ближайшее время может быть заключен мирный договор. И даже
Госпожа Сигэко вздохнула.
— Ты слишком уж пессимистически смотришь на вещи...
— Это не моя вина. Такова действительность,— улыбнулся Киёхара.
И хотя то, о чем он говорил, было, в сущности, очень печально, Юхэй с наслаждением слушал его живую, умную речь. Всякая встреча с Киёхара обогащала, открывала что-то новое. Всегда он чем-нибудь возмущался, всегда был полон негодования, но не переставал рассуждать, давать оценку событиям, неутомимый и энергичный.
В следующий понедельник Юхэю предстоит провожать его на пристани в Иокогаме. Там, в Америке, Киёхара, наверное, будет с прежним жаром продолжать свою деятельность публициста Мысленно представляя себе его жизнь на чужбине, Юхэй испытывал нестерпимую жалость к своему старому другу. Когда же он наконец успокоится и станет просто стариком, счастливым и умиротворенным?
Киёхара, слегка разрумянившись от выпитого вина, пристально смотрел на усыпанное белыми цветами дерево сливы, растущее возле самой веранды. Казалось, он хочет надолго запечатлеть в сердце аромат и краски Японии, которую ему предстояло вскоре покинуть.
В феврале — шестьдесят три тысячи человек. В марте — девяносто тысяч. В апреле — пятьдесят восемь... Военнопленные японцы партия за партией возвращались из Сибири на родину, а Такэо Уруки все не было. Зато Иоко посчастливилось узнать, что он жив. В конце апреля неожиданно пришло письмо из города Кудзикино в префектуре Кагосима от незнакомого Иоко человека по имени Ясуо Иосимацу. Это письмо впервые принесло Иоко вести о муже.
«...Я попал в число репатриируемых в первую очередь, из-за болезни. Когда мы покидали лагерь под Иркутском, Уруки-кун попросил меня передать вам письмо, но мне пришлось его уничтожить, так как обыск был очень строгий. К счастью, я запомнил ваш адрес. Спешу известить вас хотя бы о том, что Уруки-кун жив и здоров. Подробности о его жизни, к сожалению, мне неизвестны; кажется, он работает на погрузке железнодорожных вагонов — грузит лес, уголь, кирпич. Сообщаю вам об этом, так как обещал ему по прибытии на родину разыскать вас...»
Письмо было написано сдержанно, сухо и не давало никакой пищи для воображения, а между тем Иоко хотелось узнать так много о жизни Уруки! Раз он работает, значит, во' всяком случае, здоров. Иоко даже рассердилась на незнакомого автора письма — почему он не написал хотя бы немного подробнее!
Но как бы то ни было, в ее тревожном одиноком существовании появилась теперь нравственная опора. Итак, она не вдова! Жить становилось с каждым днем все труднее и труднее, и Иоко невольно охватывал страх при мысли о надвигающейся нищете. Но теперь она знала, что главное — выжить; если она будет жива, дни счастья безусловно еще вернутся. Участок земли под развалинами больницы перешел в чужие руки летом прошлого года, рояль, принадлежавший покойной Юмико, тоже недавно продали. Но цены на продукты все продолжали расти, и вырученных денег никак не могло хватить надолго.