Тростник под ветром
Шрифт:
В девять часов утра батальон покинул военный городок в Итадзума и направился! на станцию Готэмба. Вдоль дороги, на протяжении пяти километров, жители вывесили государственные флаги. В каждом доме оглушительно орало радио. Молодежь, видя проходящие войска, кричала: «Бандзай!» Кругом было шумно, казалось вся Япония внезапно встрепенулась. Толпа прославляла войну и приветствовала премьера Тодзё, решившегося на этот героический шаг. Небо над Фудзи прояснилось, и ее белоснежные склоны отчетливо рисовались на голубом фоне. Даже эта гора — символ Японии,— казалось, радостно трепетала, услышав об этой новой войне. Батальон
В конце, за самой последней шеренгой походной колонны, шли конвоиры, сопровождавшие арестованного солдата второго разряда Асидзава. Без ранца, без винтовки, без штыка, в наброшенной на плечи насквозь пропыленной шинели, как пленный, у которого отобрали оружие, он, шатаясь, брел по дороге, усыпанной вулканическим гравием. Конвоиры держали его под руки. Щеки Тайскэ горели, дышать было трудно. Мысленно он уже оставил все надежды. Тайскэ не испытывал ни гнева на жестокость армейских порядков, ни желания оплакивать свою злую судьбу. Он готов был молча следовать туда, куда его отведут. Он больше не жалел о своей напрасно загубленной жизни, не сетовал на постигшее его несчастье. В конце концов Хиросэ был самый обычный унтер. Каждый командир отделения поступал точно также по отношению к своим подчиненным. Тайскэ- не сердился на Хиросэ.
Конвоиры жалели его. Заметив, что Тайскэ, задыхаясь, хватает воздух пересохшими от жара губами, один из них вытащил из полевой сумки апельсин, очистил и отдал Тайскэ. Увидев, что со лба Тайскэ стекает холодный пот, он вытер ему щеки своим полотенцем.
— Держись, парень! Ничего! Дойдем до станции, там позовем врача...
Солдаты, назначенные в конвой, были обязаны в сохранности доставить арестованного к месту расположения полка. Если бы в пути случился побег или какое-нибудь другое происшествие, они были бы за это в ответе. Для успешного выполнения своих обязанностей выгоднее всего было обращаться с арестантом помягче.
Улицы городка Готэмба гремели дружным хором радиорепродукторов, разносивших по всему городу весть о воздушном полете на Гонконг. Воодушевление, охватившее страну, царило и в этом маленьком городке. При виде проходящего батальона дети кричали: «Бандзай!», и солдаты на ходу отвечали на приветствие поднятием левой руки. В это утро все военные стали вдруг казаться героями. А позади колонны дети видели солдата, которого вели под руки конвоиры.
Тайскэ шагал закрыв глаза, как ребенок, когда тот, играя, нарочно закрывает глаза и идет по дороге, цепляясь за руку товарища. Куда его ведут, он не знал. Ему было все безразлично. В вагоне он лег на скамью и пролежал всю дорогу. Когда поезд проезжал Нумадзу, по -эшелону разнеслась весть о грандиозном воздушном налете на Перл-Харбор, совершенном отрядом военно-морской авиации, и о высадке войск на Малайском полуострове. Да, это была действительно великая война! Фронт тянулся на многие тысячи километров по островам Тихого океана. Солдаты в вагонах наперебой обсуждали перспективы войны. Всем казалось, что Японию ждет большое, светлое будущее.
Арестованный солдат Асидзава лежал на лавке, подложив под голову шинель, которую дал ему один-из конвоиров, и не то спал, не то дремал. В больном сознании новая война воспринималась как нечто очень далекое, наподобие какого-то события в чужой, далекой стране. Тайскэ
Улицы Сидзуока были полны шума; кричали продавцы экстренных выпусков газет, по радио звучали песни и марши. Диктор читал императорский манифест об объявлении .войны: «Мы надеемся, что солдаты и офицеры армии и флота проявят доблесть, скрестив оружие с врагом.., и не пощадят сил во имя полного осуществления целей войны!..»
Война! Война! Репродукторы, установленные на улицах города, всю ночь напролет передавали сообщения Ставки и военные песни. В эту самую ночь солдата Асидзава положили на носилки и перенесли в военный госпиталь, находившийся в городе, вне расположения полка. Не зная о том, что два дня назад его жена приезжала к нему из Токио на свидание и ни с чем вернулась обратно, он лежал на больничной койке, широко открыв бессмысленные глаза; в охваченной жаром голове смутно бродили мысли о том, что ожидает Японию.
На следующий день, утром девятого декабря, Уруки вызвали в комнату командира отделения. Когда он вошел, Хиросэ что-то писал за столом и, даже не ответив на приветствие Уруки, сказал:
— А, это ты... Подбрось-ка немного дров в печку.
Пока Уруки возился с печкой, Хиросэ, закончив писать, снова обратился к нему:
— Ты слышал, что Асидзава отправили в госпиталь?
— Нет, не слыхал,— ответил Уруки, помешивая горящие дрова.
— Да, его положили в госпиталь. Температура, что ли, вскочила... Наверное, простудился. Говорят, болезнь довольно серьезная.
Уруки молчал.
— Когда ты его вел в тот вечер, он что-нибудь говорил?
— Никак нет.
— Гм... Он, как пришел в полк, сразу попал на заметку. Ничего не поделаешь, раз он социалист... Парень он, против ожидания, неплохой, смирный, вот только социализм этот самый надо было из него вышибить, иначе никакого порядка в армии не будет. Верно я говорю?
— Так точно.
— Ну а сейчас, когда он больной, тут уж дело другое. Вот что: ты его «боевой друг», так отправляйся сейчас проведать его.
— Слушаюсь, сейчас же пойду.
Унтер вытащил из кармана бумажку в пять иен.
— Купи ему гостинец, что ли, какой... Я сам собирался его навестить, да сегодня некогда, поэтому сходи ты вместо меня. Да как следует накажи там санитарам, чтобы смотрели за ним получше... И узнай, через сколько дней он сможет вернуться в полк.
Незадолго до обеда Уруки явился доложить о результатах визита к больному. Санитар сказал, что через два-три дня жар, наверное, спадет.
На следующий день после визита Уруки в госпиталь полк получил приказ выступить за границу, и в казармах поднялась суета.. Унтер-офицер Хиросэ так и не смог проведать больного. Прошло три дня, прошло четыре, а солдат Асидзава все не выписывался из госпиталя.
В Перл-Харборе была одержана большая победа, во время морского сражения в Малайском море потоплен английский линкор «Принц Уэльский», японские войска высадились па Филиппинах, па острове Гуам,—известия с фронтов возвещали о блестящих победах. Вот почему полк Сидзуока, уезжавший на фронт, был настроен бодро и сердца солдат горели отвагой. Когда до выступления оставалось уже совсем недолго, командир роты взял отчет, присланный из госпиталя, и вычеркнул из списков роты имя солдата второго разряда Асидзава.