Трудный ребенок
Шрифт:
Впрочем, чего это я? Моя сила, мой кен. Какое дело до него остальным? Кире? Владу? Мое же. Мое!
И где этот пророк из сна, когда мне так нужен? И не снится же в последнее время совсем. Уж теперь-то я знаю, что у него спросить. Как выжить и не похоронить при этом друзей? Уйти из племени вместе с Глебом? Думаю, он будет не против. Хотя... У него есть Катя. И надежда на счастье.
Черт, какое может быть счастье с таким вождем? В племени, где легко предают, где так и норовят вонзить нож в спину?
У меня есть время до июня. Решу,
Я закрыла дверь на защелку и улеглась на кровать. Поджала колени, скрестила пальцы на руках и зажмурилась.
– Приснись мне! – прошептала яростно. – Ты ведь сольвейг, я знаю. Пожалуйста, приснись.
Знаю, глупо, но нужно же с чего-то начинать. Кроме того, что я сольвейг, я еще и пророчица. Мой дар спасает жизни, почему бы ему не спасти мою собственную? Жалкую, ничтожную, по мнению некоторых, но лишь мне решать, что с ней делать.
Уснула я быстро — даже не заметила, как. Наверное, все же есть у меня дар или просто очень хотелось попасть в хельзу — ту самую, где меня ждал добрый сольвейг и где танцевала рыжая. Теперь понятно, чего они боялись. И тем больше хотелось вновь увидеть их, засыпать вопросами, а еще лучше — телепортироваться с их помощью в безопасное место, где можно не бояться за собственную жизнь и жизнь друзей. В другой мир, например. И Глеба забрать.
В хельзу я так и не попала...
В просторной комнате из мебели — только кровать. Широкая и белая — начиная от изголовья и заканчивая простынями. Солнце ярко освещает помещение сквозь огромное, на полстены, окно. Откуда-то доносится приятная мелодия – «Музыка ангелов». Никогда особо не слушала классиков, но эту композицию Моцарта знаю.
Я встаю, ступни касаются отполированного паркета, прогретого солнечными лучами. Ступать по нему приятно, и я, не раздумывая, иду на музыку.
Коридор за дверью широкий и светлый. Свет берется из ниоткуда и сплетается узорами на полу. Коридор приводит меня в огромный танцевальный зал, окруженный по периметру зеркалами. С высокого потолка на меня смотрит огромных размеров люстра, отблескивая от каждой хрустальной грани меленькими солнечными зайчиками. Они задорно бегают по стенам, гоняются друг за другом в тщетной попытке поймать. Смотрится красиво, и я невольно улыбаюсь.
Музыкальный проигрыватель стоит на широком подоконнике. Старинный, как в заброшенном дедушкином гараже. Кроме проигрывателя в зале находится лишь кресло-качалка. Оно повернуто ко мне спинкой, а в нем неподвижно сидит человек. Спит?
Мелькает мысль: а вдруг это тот, из хельзы?
Стремительно бегу к нему, не скрывая радости, почти достигаю и громко говорю:
– У меня получилось! Я ведь искала... тебя...
И останавливаюсь, как вкопанная перед спящим человеком, одетым в белое. Кажется, тут все белое, но на нем оно смотрится безумно нелепо. Инстинктивно отступаю на шаг, а мужчина в кресле открывает глаза. Черные, как бездна. И улыбается.
– У тебя всегда все получается,
– Тан! – выдыхаю. На миг охватывает ужас, который тут же сменяется облегчением. Тан — тот, кто пытался меня спасти. Но будет ли пытаться теперь, после того, как я убила его?
– Я ждал тебя. Думал, придешь раньше.
– Что это за место? – Я удивленно осматриваюсь. Не вяжется у меня Чернокнижник с танцевальным залом и Моцартом, ну никак. А белая одежда — так вообще вызов какой-то. Кому?
– Сознание иногда играет с нами странные шутки, – шире улыбается он и встает. Его рука теплая и шершавая, прикосновения отторжения не вызывают, и мы идем прочь из зала — в другую дверь.
Выходим в теплый сад. Воздух пахнет яблоками и медом, вокруг жужжат пчелы, невдалеке я различаю четкие контуры ярко-зеленых ульев. Они теряются в траве, гармонично вписываясь в нереально прекрасный мир.
Где мы?
Я не спрашиваю. Позволяю Тану вести себя, постепенно расслабляюсь. Проблемы уходят на второй план, перетекают в другую, опасную и жестокую жизнь, а сюда не проникнет зло. Я просто знаю это.
– Я и не думал, что могу создать такое, – говорит Тан. – Но очень хотелось попробовать.
– Этот мир сделал ты?! – Поднимаю на колдуна удивленный взгляд. Тут он не колдун даже — просто человек в белой одежде. И мне так хорошо оттого, что не нужно больше его ненавидеть.
– Такие создают иногда заблудшие души типа меня. Их называют мирами искупления.
– Хотела бы я попасть в такой после смерти, – уверенно говорю и срываю огромную белую ромашку.
– Я бы не желал тебе попасть в такой, – хмурится Тан, но тут же подмигивает. – Ты другого поля ягодка. Странная, противоречивая, но тебе дорога не сюда.
– А куда? – Горло сдавливает спазмом, возвращается недавний испуг и проблема, которую я не знаю, как решить. – Что мне делать, Тан?
– Во-первых, – поучительно говорит он, – не стоило разбазаривать мой кен.
Я смущенно смотрю в землю, а он треплет меня по плечу.
– Да все равно бы у тебя его забрали. Ты же атли — на тебя действует влияние вождя. Он приказал — ты отдала. – Он молчит несколько секунд, и я молчу. Жутко, до боли в горле хочется заплакать, но я приказываю себе быть сильной. Не пасовать. Тан знает много, в разы больше, чем мутный сольвейг из сна. Тан жил с Кирой, был ее адептом и нашел для нее донора. Меня.
– У меня есть шансы? – спрашиваю сдавленно, ловлю его пристальный взгляд и громко выдыхаю.
– Конечно, есть!
Ожидание кажется вечностью, а он все смотрит на меня, и кажется, я просто сгорю от нетерпения.
– Во-первых, ты можешь найти другого сольвейга — себе на замену, – как ни в чем не бывало, говорит Тан и продолжает путь.
– Какой-то сомнительный выход, – хмурюсь я. – Я не знаю, где их искать — это раз. Второе — чем я тогда буду лучше тебя? Или Влада? Не обижайся, но подставлять другого человека под удар как-то негуманно.