Туата Дэ
Шрифт:
Мальком быстро оглядывается на обтирающего мокрые замёрзшие руки об оливково-зелёную нейлон парки Гришема. Тот замечает его взгляд, но быстро отводит взгляд делает вид, что ничего делал и не понимает.
– Хорошо - быстро произносит он и выхватывает шнур у Мячика, - Давайте уже выстрелим.
Он идёт вдоль вытянутого во всю длину невероятно огромного, почти в два раза больше самой установки, шнура. Мокрая от дождя грубая тяжелая веревка скользит между пальцев, по ладони, чья кожа похожа на старый изъеденный дождями серый известняк. Остановившись
Даллесон бежит к нему:
– Что вы ... ДЕЛАЕТЕ!
– намотанная его на кулак, верёвка говорили ясней ясного, - Уходите!
– кричит он.
Оглохнете! А если орудие слетит со станка?!
Кожаный кулак перчатки, которым полковник грозит небу и рукав шинели, вокруг которого, как по рукам связанного пленника, туго намотан трос останавливают его.
Раз - и рука резко уходит вниз.
Ничего случиться не может - потому что он так велел.
Удар такой силы, бросает всех оказавшихся поблизости на землю.
Траву бьёт о землю, пригибает с такой силой будто на неё обрушилась вся тяжесть металлических недр тяжёлого континента Му. На десяток метров вокруг орудия люди и природа, нимфы и сильфы, херувимы и серафимы - всё склонилось в поклоне перед зарычавшей на сами небеса высвобожденной бешеной яростью.
В самом центре урагана, почти что под изрыгавшей огонь и дым глоткой пушки, стоял единственный, кто отказался ей кланяться.
Даллесон теперь видел всё. Если бы не соображённая полковником петля - ему бы оторвало, вырвало из сустава руку откатом. Но даже в этом случае он бы выстрелил. Наверное, он имел на это право. Это его день на миллион фунтов. Пороховой ветер отбрасывал полы тяжёлой серой шинели Тампеста, а тот глядел вверх, на поднимавшийся на сорок футов вверх оранжево-жёлтый огонь, горячий как заливаемый в ковш расплав стали - и не закрывал слезящиеся от газов глаза.
Пороховая вспышка и металлический гром, вогнавший его каблуки на дюйм в сырую почву были всего лишь страшным мгновением, которому надо было противостоять.Тампест опустил голову и сделал делает резкое движение, сбрасывая непонятно когда надетые ему Даллесоном наушники. Он собирался бросить больше ненужный ему шнур, но случайно его взгляд падает смотрит на раскрытую ладонь, вокруг которой ещё обмотана идущая к уже сработавшему ударнику верёвка. Измятая тёмная кожа перчаток со светлыми плохо проводит тепло человеческой ладони -да и мало, этого самого тепла, осталось у полковника. Но полковник смотрит и смотрит на ладонь - будто видит её впервые. Потому что на ладони лежит...
– Чудо, - наконец произносит он.
– Артиллерийский снег - говорит подошедший Даллесон.
Мокрая снежинка медленно тает на ладони полковника. Он бросает похожий на дохлую змею шнур, подходит к лафету, снимает перчатку и проводит ей по мокрому холодному металлу, нагребая полную пригоршню мокрой белизны.
– Никогда такого не видел.- говорит Тампест, глядя на тающий снег.
– Артиллерийский снег, - повторяет Даллесон, - Его можно увидеть только, если стреляют из очень и очень мощных пушек.
– Никогда не видел, - взгляд
Тишина. Тишина после ударов орудий сверхтяжёлых ТГ-1, заставлявших звенеть небо и землю, была оглушительна - громче выстрела бетоноломным.
Но вот уже десять минут как русские «Вампиры» больше не сотрясали камень дороги и окружающий её лес.
И он не слышал сатанинского хохота моторов этих огромных монстров, что растоптали старую королевскую дорогу - что свидетельствовало бы о том, что они передвигаются за войсками или ищут новые позиции для стрельбы, чтобы выбросить “чемоданы”, весом с хорошего бычка из глубоких и темных как сама преисподняя жерл.
Большой палец команданте, до щелчка утапливает кнопку связи на эбонитовой плашке
– Почему прекратили огонь!?
– брызги пахнущей табаком слюны летят в чёрный кружок соединённого проводом с блоком связи.
– Мы не будем стрелять!
Не может быть. Опять отказ гидравлики подвески. Вечный недостаток русских машин и их слишком,чрезмерно мощных орудий. Сотрясения корпуса особенно часто ломали и без того перенапряженные гидравлические поршни -даже если огромная тысячетонная машина опускалась на брюхо, заставляя земной шар поглощать большую часть энергии отдачи. Из-за того, что даже застопоренные гусеничные ленты сдвигались и машина откатывалась назад, порой даже очень резко, удары буквально вбивали жидкость обратно, ломая шестерни, срывая уплотнения, золотники и стальные цилиндры электромоторов со своих мест.
Но орудия, равных которым у республиканцев не было, не было стоили любых мучений с технической частью древних машин. Если бы их залпы не расчищали путь войскам Белого Генерала…
Стало понятно, что приданная им машина не могла поднять стальное днище с влажной сонной земли.
– Я пришлю ремонтную бригаду, - чуть устало ответил он.
И только тут понял,что услышал. Вся разница была в глаголе.
Не “Мы не можем!” - как если бы произошла очередная поломка, а “Мы не будем!”
Но ответ, который пришёл с позиций, разъяснил всё - поломки или сопротивление остатков президентской гвардии тут было не при чём.
– Республиканцы не успели отойти из предместий... прорвались из... квартала к Бенито Хуаресу!
– возвестил встревоженный голос в динамике, совсем с другой частоты, не принадлежавшей танкам, - Отставить огонь из тяжелых мортир - вы обрушите базилику! Им и так уже не отойти с холма Тапейак!