Туда! И надеюсь, обратно...
Шрифт:
Хеймитч немного замешкался, но ударом в челюсть сшиб Пита со стула, хмыкнул и потянулся к бутылке.
Моя очередь. Я сжимаю нож и, скрестив пальцы на ногах из всех сил надеясь, что крови будет немного, закрыв глаза, вонзаю его в стол. Приоткрыв один глаз, с облегчением отмечаю, что все, кроме скатерти, уцелело.
– Надо же! – Хеймитч откидывается на спинку стула. – Неужели, в этот раз мне попалось что-то сносное.
Пит наконец поднимается с пола. Я пододвигаю к нему вазу с фруктами, из которой он берет пригоршню льда.
Да уж… Вмазал ему Хеймитч знатно.
–
– Но тогда же синяк останется.
– И пусть. Будут думать, что ты сцепился с кем-то из трибутов до арены.
– Но ведь это не по правилам.
– Это-то и хорошо. Значит, ты не только подрался, но и сумел сделать так, что тебя не поймали.
Пит кладет лёд обратно, и Хеймитч переключается на меня.
– А ну-ка покажи ещё, как ты ножом орудуешь!
Не без труда выдергиваю нож из стола, оглядываюсь, выбирая цель, и в конце концов, взяв за лезвие, бросаю его в картину, висящую на противоположной стене, и, к моему величайшему удивлению, отрезаю нарисованный цветок от нарисованного стебля. Вау.
– Встаньте там, вы, оба! – командует Хеймитч, кивая на пустое пространство между столом и дверью.
Мы послушно становимся, и он начинает кружить вокруг нас, как придирчивая и привередливая акула.
– Ну… вроде не безнадежно… А стилисты поработают, так, может, симпатичными будете.
Прям комплимент…
– Предлагаю такую сделку: вы не мешаете мне пить, а я остаюсь достаточно трезвым, чтобы вам помогать. Только слушаться меня беспрекословно.
Не нравиться мне это последнее условие, однако, другого выхода нет.
– Идет, – соглашается Пит. Я киваю.
– Через пару минут мы прибываем на станцию и вас отдадут стилистам. Уверен, вам понравится далеко не все из того, что они будут делать. Что бы это ни было, не смейте возражать!
– Но если…
– Нет. Делайте как вам говорят, или… – Он выразительно выгнул бровь и, взяв со стола бутылку, ушел.
Недовольно поджимаю губы и возвращаюсь за стол, чтобы допить, а точнее, чтобы доесть остатки уже застывшего шоколада. Но когда кружка практически достигает своей цели, вагон погружается во тьму – начинается туннель. Очень длинный туннель. Мы провели в нем не больше минуты, однако время в темноте тянулось безумно долго.
Наконец движение поезда начало потихоньку замедляться, и вагон заливается ярким, слегка неприятным для глаз, светом. Пит несется к окну, я следую его примеру.
Эм… у меня, уже в который раз, нет слов. Это что-то… Что-то яркое, очень яркое, даже слишком яркое, но потрясающее. Честно, столько красок я не видела даже в косметичке своей сестры! В любом другом месте они бы смотрелись глупо, безвкусно и даже вульгарно, но здесь… Все сочетается, все к месту: и чудаковато одетые люди, и необычайной формы дома, и мелькающие блестящие машины.
Как только неспешно прогуливающиеся люди замечают наш поезд, начинают истошно визжать, так громко, что даже стены поезда не становятся преградой, и возбужденно указывать на нас. В их глазах восхищение, вожделение и предвкушение.
Что ж, вот и сбылась мечта идиота. Я стала известна на весь, пусть и
– Ау! – я нечаянно прикусываю язык, пытаясь стиснуть зубы, когда Вения, девушка с волосами цвета перелитого фикуса и золотистыми татуировками по всему телу, с внешностью совсем не такой, какая должна быть у профессионального изверга, дергает за клейкую ленту, выдирая волосы на моей ноге. И вроде нога-то не моя, а Китнисс, но менее больно от этого не становится. Что за несправедливость? Вот когда я дома представляла, что попадаю в тело Китнисс, я была лишь сторонним наблюдателем в её теле и больно мне не было.
– Прочу прочения, но у чебя чличком много волоч. Но могу чебя обрадовачь. Эча почледняя. Гочова?
– Нет, – отвечаю я и киваю. Вения ненадолго впадает в ступор, но все-таки дергает и вырывает последнюю полоску волос.
Меня, кстати, эта процедура заинтересовала ещё при первом прочтении. Почему при таком уровне технологического развития, от волос они избавляются старым дед… бабушкиным методом?
Единственное, что порадовало из всех тех пыток, которым меня подвергли, это ванная с какими-то примесями, после неё спина и плечи наконец перестали ныть. А то я уже представляла, как подойду к Хеймитчу или Эффи попросить какую-нибудь мазь, рассказав историю о том, как я поскользнулась, упала, очнулась, результат – болят плечи.
– А ты моло-адец, – протягивает Флавий, поправляя единственный фиолетовый локон в своей рыжей шевелюре. – Вот ко-аго мы не любим, так это ны-ытиков. Оботрите-ка её ло-осьо-оном.
Я начинаю шипеть когда лосьон касается измученной кожи, а потом, когда он успокаивает зуд, чуть ли не мурлыкаю.
Меня поднимают на ноги и начинают кружить вокруг, удаляя случайно уцелевшие волоски, и то ли роль сыграло то, что тело не мое, то ли дело в этих людях, но у меня не появилось даже тени стеснения.
– Преле-естно-о! – выдыхает Флавий, любуясь результатом своих многочасовых трудов. – Тепе-ерь ты выглядишь почти-и челове-еком.
В последнее время меня просто заваливают комплиментами. Но за то, что я теперь могу безболезненно пожимать плечами, они могут “оскорблять” меня сколько их душенькам будет угодно!
– Спасибо, – мило улыбаюсь. – У нас, в Дистрикте-12, просто нет шанса выглядеть красиво.
– Да-да, конесно, бедняска! – Октавия сочувственно кивает головой
– Не пречивай, – утешает Вения. – Почле чого как чобой займечча Ц-чинна, ты будешь прочто неочразима!
– Мо-ожешь не со-омнева-аться! Мы только-о немно-ого постарали-ись, а ты уже ничего-о, не такая стра-ашненькая!
И на том спасибо.
– Пойдём свать С-цинну.
Они вылетают из помещения, и я присаживаюсь, приготавливаясь ждать, но напрасно, Цинна входит буквально через несколько секунд.
А вот этот человек мне нравится. У него тёплая, располагающая к себе внешность, вполне обычная, но со своей изюминкой – золотистой обводкой вокруг изумительных зелёных глаз. Нет, если в этом мире есть люди с таким потрясающим цветом глаз, с такой радужной аурой, значит, ещё не всё потеряно.