Туманное Звено. Стихотворения

Гингер Александр Самсонович

ВОЛНЫ

Есть подушки от удушья, есть воздушные ключи. Где же щит от равнодушья, где твои, душа, врачи? Мы заламываем руки: с чем идем мы в белый свет? Дан нам голос на поруки, что же мы даем в ответ? Горло, сжатое от жажды, отдаем мы вам живьем. Пожалейте нас: не дважды мы на свете сем живем. Ходят волны за волнами, ищут ложа между скал. Строчку, сложенную нами, хоть бы кто-нибудь искал… Хоть бы кто-нибудь

измерил много ль крови у послов. Хоть бы кто-нибудь поверил страшной правде этих слов! 1939

ПАСТУХИ

Дает заря в горах старинную картину, вершине воротник из облака кроя. Не в силах я любить долины середину, глазам моим нужны одни ее края. Там вижу я цветы возвышенных растений. За эдельвейсом вверх идут слова стихов. Но смогут ли слова дойти до сновидений невидящих себя блаженных пастухов? Играйте на дуде, на палочке с дырою, отсутствующий взгляд вперяя в небеса. Для вас небесный свод стал родиной второю, и слышите вы там свои же голоса. На синей высоте заря рождает розы. Но розами цветет не только высота: таким цветком встает гармония из прозы, а без нее, увы, и высота пуста. 1946

ВОДА

Луна, покинув пригород в цвету, неслышно приближается к уроду, который майской ночью на мосту стоит и смотрит на речную воду. Он только что со скрипкой говорил, и смутному отдавшись тяготенью, застыл у неподатливых перил, одолеваемый верблюжьей тенью. Как мало равновесья изнутри в хребте его, немного слишком веском, когда он лунной ночью, в два иль в три, висит над влажной тусклостью и блеском… Его смятенье выдано струной. Как вкрадчиво весна томит калеку! Весной вода беседует с луной и заливает губы человеку. 1956

ПРОСТОТА

Внимая лишь серебряной трубе, лишь журавлям, летящим мимо, мимо – такой, уже не помня о себе, забудет даже собственное имя. Юродивый над нивой не кружит. Он любит луг, кусаемый овечкой: пока на жадном солнце он лежит, вся жизнь его сгорает желтой свечкой. Друзья, не наступите на него: он скрытен, точно гусеница в мае. Он может быть не знает ничего, зато должно быть много понимает. Идет ли дождь иль зверь – не все ль равно: такая мудрость учит и ученых. Он заменяет мясо и вино жеваньем слив и яблочек моченых. Закутанный в овечий свой наряд, не шевеля ни мыслью, ни рукою, зимою предается он покою. Завидую ему я много крат… Но что же? мне соседи говорят, что и сама я сделалась такою. 1956

«Две у людей, а у зверей четыре…»

Две у людей, а у зверей четыре стопы, но с давних пор узнала я, что у иных в трехмерном этом мире бывают пятистопные друзья. Входящие в уверенные строчки с гуденьем, приливающим к вискам, они проходят не по нашей почве, а по иным каменьям и пескам. И поднимаясь в облачное зданье, туда бесстрашно вводят за собой тяжелое двуногое созданье, к

которому приставлены судьбой. 1958

«Существуя без гроша…»

Существуя без гроша, без наружной позолоты – лишь плодом своей работы ты жива, моя душа. Ты узнала с давних пор, что любившая когда-то – в сущности всегда богата как любой монетный двор. Мечется (совсем как я) по артериям и венам не привыкшая к изменам кровеносная струя. Но она поможет нам, настоящее нашедшим, дать отчет во всем прошедшем будущим предсмертным дням. Да, конечно, только кровь, что томленья не забудет, самой точной рифмой будет к слову смутному «любовь». 1958

«Ступая по земле довольно твердо…»

Ступая по земле довольно твердо и рассмотрев природу с двух концов, я вижу, что застенчивость и гордость – подобие сиамских близнецов, что стыд и грех – одной и той же масти, что в жизни (заостренной до основ), где ищем мы не сказочного счастья, а попросту сердечного участья – осталась нам одна лишь правда снов. 1958

«Воспоминанья и мечты…»

Воспоминанья и мечты как пленка впитывают прелесть того, чем с жизнью связан ты, того, что было в самом деле. То, что существенней всего, что крутится на первом плане, что крутит нас как колесо – воспринимается в тумане. Когда действительное (вплавь) несет к истоку ткань живую – я покидаю жизни явь, я призрак, я не существую. Скользит как сон для наших тел событий явственных теченье… Но где-то есть такой отдел, где сохранятся ощущенья. Так в бывшем явное порой встает живей чем в настоящем, напоминая о второй поре – о яви предстоящей. 1958

РУКА

Не разбираясь в бронзовом товаре я попытаюсь рассказать о нем: о той руке, что стынет на бульваре – на северном бульваре, на Страстном. Бывает пясть из мрамора и меди, из бронзы, не имеющей страстей… Одна из их на дружеском обеде была живой – из мяса и костей, чтоб кровью напоенная здоровой, зимой не застывать как истукан, а трепетать на стане Гончаровой, с приятелями поднимать стакан, снимать нагар с мягкосердечной свечки и, выпустив неверный пистолет, упасть на белый снег у Черной речки… но в бронзе встать для нас чрез много лет. 1959

ВЛАСТЬ

Судьбою нам дано сверх сил заданье: поставить сердце – с головой в борьбу. Но слабость для тебя не оправданье, душа моя! Пытай свою судьбу. Тебя гнетут молчанье и беседы (приходится стонать в бессилье всем), ты устаешь от тяжестей победы, ты в тупике… но все же не совсем. В изнеможенье, в каплях испаренья, ты от любви ослабла, может быть. Но чтобы ты устала от боренья за власть свою – того не может быть.