Туманы сами не рассеиваются (повесть и рассказы)
Шрифт:
— Смешно! Ты сам знаешь.
— Отвечай, не увиливай.
— Ну, если ты настаиваешь, пожалуйста. Все мы должны помогать друг другу. Но покрывать свинство… Это не дружба. Этим не поможешь. Наоборот, сам станешь соучастником. Вот так.
Заперт уставился в стол.
— Ты что-нибудь утаил? — спросил Юрген.
— Да. Но больше молчать не могу. Скажи, как мне быть?
— Но я же ничего не знаю! О чем идет речь? — Юрген схватил Гейнца за руку. — Рассказывай!
— Юрген, я… я знаю, кто разбил окно в часовне и повредил крест. Я присутствовал
— И ты участвовал в этом деле?
— Нет. Разве это имеет значение. Гросман подскочил на стуле.
— Ты должен рассказать все! Болау сегодня поехал домой, сказал, что у него болен сын. А если он лжет?
— Рассказать все! — простонал Заперт, обхватив голову руками.
— Не болтай! Лиха беда начало! Возьми себя в руки, ты все-таки член партии! Пойдем вместе!
Заперт решительно поднялся…
Лейтенант Рэке молча выслушал ефрейтора.
— Как вы могли так долго молчать, товарищ Заперт? Разве вам не известно, какие мы испытываем трудности?
— Знаю, товарищ лейтенант. Уже давно. Боялся…
Рэке поднялся.
— Я доложу командиру заставы, как только он вернется. Однако благодарю вас за ваше, хотя и запоздалое, признание, товарищ Заперт. Вы, конечно, понимаете, что вам придется держать ответ перед партийной организацией.
— Понимаю! И считаю это справедливым, товарищ лейтенант.
Рэке пожал Заперту руку.
— Хорошо, можете идти. Не отлучайтесь до приезда начальника заставы.
— Слушаюсь, товарищ лейтенант.
Понедельник. Утро. Мотоцикл с коляской быстро приближался к цели. В субботу вечером Берген получил по телефону разрешение начальника отряда разобраться в деле Болау и сейчас направлялся туда, где жили его жена и сын. Дорогой он упрекал себя в том, что, не проверив доводов, выдвинутых Болау, отпустил его.
Заперт! Ведь он, Берген, всегда следил за его ростом. И вот парень сумел перебороть себя. Допустил серьезную ошибку, оступился, но не упал.
Справа показались трубы калийного завода, где некогда работал Болау.
— На завод, товарищ водитель! — принял решение Берген.
Заводская администрация, узнав, кто он такой и по какому делу, направила Бергена к начальнику отдела кадров.
— Болау? Помню его! Вы, значит, его командир? Что он был за человек? Да как вам сказать… С ним у нас были трудности. Водка, женщины, погулять любил… Но мы надеялись, что он исправится. Жалко было его жену. Я ведь ее знаю: она раньше работала у нас. Думали, что служба в вооруженных силах исправит его, воспитает…
Мотоцикл остановился в узком переулке, перед домом, где жила семья Болау. В дверях появился пятилетний мальчуган в чистых, но много раз штопанных штанишках и уставился на Бергена. Тот погладил его вихрастую головку.
— Как тебя зовут, малыш?
— Клаус Болау. Ты похож на моего папу. У него такой же пиджак. Ты тоже солдат, дядя? Ты и папу привез?
Подозрения Бергена усилились.
— Ты уже поправился, Клаус?
— А я и не болел!
— А мама дома?
— Да. Заходи, дядя.
Берген
— Вы командир Вилли? Что-нибудь случилось? Он давно не был дома. Не пишет… — Женщина разрыдалась.
Берген успокоил ее. Обещал все выяснить и сообщить. Когда он вышел на улицу, в сердце его бурлила злость. Есть же еще такие люди! Берген одернул китель и сел в коляску.
— Назад, товарищ водитель!
Дверь в комнату Мюнх была заперта изнутри. Наполовину задернутые гардины пропускали лишь слабые лучи света.
Берта Мюнх и Волау сидели за столом и пили кофе. Разговаривали шепотом: никто не должен был знать о том, что здесь находится пограничник. Несколько дней назад Бауэр справлялся, не принимала ли она вечером гостей: он слышал голоса. Она высмеяла его, сказав, что он, вероятно, ослышался: у нее был включен приемник. Но, как показалось Мюнх, рассеять его подозрения ей не удалось.
Мюнх налила кофе и поставила чашку перед Болау. Мысли еле вернулись к последнему разговору с Зимером. Настало время намекнуть Болау, что он в ее руках, и осторожно выведать, что он думает делать дальше. Она ласково посмотрела на него.
— Вилли, ты меня любишь? Можно задать тебе один вопрос? Но ты должен быть честным.
Болау поставил чашку на стол и с удивлением посмотрел на Мюнх.
— С каких это пор ты стала так пространно изъясняться? Говори, что тебе надо.
— В Западной Германии, Вилли, тоже живут немцы. Ты знаешь это? И то, что делают пограничники, — самый настоящий позор. Вы не пропускаете немцев к немцам. Вы должны стрелять в людей, которые хотят побывать у своих родственников. Странно, что такой честный человек, как ты, соглашается на это.
Приобщение к честным людям польстило Болау.
— Ты в этом ничего не смыслишь. Я еще ни в кого не стрелял и не собираюсь стрелять…
Мюнх еще сильнее прижалась к Болау.
— Значит, ты бы ничего не сделал, если бы… — Взгляд ее упал на окно, и она оцепенела. Болау тоже посмотрел туда. Внизу по улице шли Берген, Кунерт и два пограничника.
Он вскочил, опрокинув на стол чашку с кофе.
— Сволочи, они меня ищут! Говори скорее, где мне спрятаться?
— В кухню! — прохрипела Мюнх. — Я задержу их здесь, а ты вылезешь в окно и спрячешься в конюшне. Они там не будут искать. А Бауэра нет дома…
Мюнх быстро убрала чашку Болау в шкаф, а на пятно от кофе поставила поднос. Мгновение; заперла за Болау дверь и занавесила окно. Пока стучали в дверь, она успела взглянуть на себя в зеркало и собраться с духом.
— Кто там?
— Немецкая народная полиция. Откройте, пожалуйста! — Мюнх хотела было начать ругаться: вот, мол, даже в своей квартире не дают спокойно отдохнуть, но вовремя спохватилась, подошла к двери, отворила ее и заставила себя кокетливо улыбнуться.
— О! Столько мужчин! Я к этому не привыкла! Что вам угодно?