Творения и Гимны
Шрифт:
Что это за страшное таинство, которое во мне совершается? (его) ни слово не в состоянии высказать, ни жалкая рука моя — начертать (письменами) в похвалу и славу Того, Кто превыше похвалы и превыше слова. Ведь если совершающееся ныне во мне блудном неизреченно и неизглаголанно, то каким образом, скажи мне, Тот, Кто есть Податель и Виновник этого, может нуждаться в том, чтобы воспринимать от нас похвалу или славу? Ибо не может быть прославлен Тот, Кто (уже) прославлен, подобно тому как не может осветиться или не может заимствовать света то солнце, которое мы видим в этом мире. Оно освещает, но не освещается, изливает свет, но не получает, так как имеет (свет), который из начала получило от Творца. Итак, если Бог, Создатель всего, сотворивший солнце, сотворил его без недостатка, так чтобы оно светило обильным светом и никоим образом не нуждалось в чем–либо другом большем; то как бы мог получить славу от меня ничтожнейшаго (Сам) Творец солнца, Который совершенно (ни в чем) не нуждается и, как всемогущий, (одним) мановением и волею все исполняет всякими благами? Между тем и язык мой затрудняется в словах, и ум мой (хотя) и видит совершающееся, но не может изъяснить. Он видит и хочет высказать, но не находит слов, потому что созерцает невидимое, совершенно безвидное, совершенно простое, несложное и по величине безпредельное. Ибо он не видит никакого ни начала, ни конца, ни средины совершенно не замечает; и как он выскажет то, что видит? Видится же, думаю я, (нечто) совокупно–целое, но никоим образом не в (самой) сущности (своей), а чрез причастие. Ведь от огня ты (огонь) возжигаешь и всецело огонь получаешь. И хотя он (остается) неделимым и неоскудевающим, как и прежде; однако сообщаемое отделяется от перваго, и так как оно есть нечто телесное, то разделяется на много светильников. То же, как (нечто) духовное и неизмеримое, пребывает совершенно неделимым и несекомым. Ибо, будучи сообщаемо, оно не разделяется на многия (части), но и остается неделимым, и во мне бывает, восходя во мне, внутри моего жалкого
Предвечное Солнце, возсиявшее во аде напоследок и озарившее и мою омраченную душу, даровавшее мне невечерний день (что невероятно для подобных мне нерадивых и ленивых), исполнившее нищету мою всякими благами, Ты Само даруй мне и слово и речь, (чтобы) поведать всем о Твоих чудодействиях, которыя Ты и ныне творишь с нами — Твоими рабами, дабы и спящие во тьме лености и утверждающие, что грешникам невозможно спастись и быть помилованными, как (спаслись и помилованы) Петр и прочие Апостолы, святые, преподобные и праведные, познали и уразумели, что для Твоей благости это легко было, и есть, и будет; дабы и мнящие, что имеют Тебя — Свет всего мира, и (однако) говорящие, что не видят Тебя, не живут во свете, не просвещаются и не созерцают Тебя непрестанно, Спасителю, познали, что Ты не возсиял в их уме, не вселился в их нечистое сердце, и они напрасно утешаются пустою надеждою, думая по смерти увидеть Твой свет. Ибо залог (этого) отсюда еще и печать (Твоя) здесь, конечно, от Тебя, Спасе, дается десным овцам. Ведь если смерть каждаго есть заключение (жизни), и после смерти для всех равно наступит (состояние) бездеятельности, и никто не возможет сотворить ничего ни добраго, ни злого, то каждый, конечно, каковым окажется (тогда), Спасителю мой, таким и будет. Это–то и устрашает меня, Владыко; это заставляет меня трепетать; это истаявает все мои чувства. Как слепец, умерши и преставившись туда, не увидит уже солнца чувственным образом, хотя по воскресении он снова получит свет очей; так и тот, кто умрет, имея ослепленный ум, не узрит Тебя, Боже мой, умное Солнце, но, отойдя из тьмы, переселится во тьму, и на веки будет удален от Тебя. Никто из людей, верующих в Тебя, Владыко, никто из крестившихся в Твое имя не стерпит этой великой и ужасной тяготы разлучения от Тебя, Благоутробне, потому что это страшная скорбь, ужасная, нестерпимая и вечная печаль. Ибо что может быть хуже разлучения от Тебя, Спасителю? что же мучительнее того, чтобы разлучиться от Жизни и жить там наподобие мертваго, лишившись жизни, вместе с тем быть лишенным и всех благ, потому что удаляющийся от Тебя лишается всякаго блага? Ибо тогда будет не так, как теперь на земле. Ведь ныне неведущие Тебя наслаждаются здесь телесно и веселятся, скача, как неразумныя (животныя). Имея то, что дал Ты в наслаждение жизни, и на это одно только взирая, они думают, что так будет и по исходе души из сей жизни. Но худо загадывают, худо мудрствуют утверждающие, что они (хотя и, не с Тобою, но в упокоении будут, (для котораго они уготовляют и некое место — о безумие! — непричастное ни света ни тьмы, находящееся вне царства но и вне геенны, вдали и от чертога и от огненнаго мучения. В него эти несчастные и желают придти, говоря, что они не нуждаются в Твоей вечной славе или царстве небесном, но будут в упокоении. О (каково) помрачение их! о неведение! о жалкое состояние и пустыя надежды! Нигде об этом не написано, так как нигде этого не будет. Но соделавшие божественныя (дела) будут находиться во свете (будущих) благ, а делатели зла во тьме наказаний. Посредине же будет страшная пропасть, разделяющая одних от других, как Сам Ты открыл, уготовавший это (Лук. 16:26). Ибо эта (пропасть) посредине будет ужаснее всякой пытки и муки для человека, попадающаго (в нее), для того, кто несчастным образом стремглав летит и низвергается в (эту) бездну мучений и хаос погибели, откуда трудно взойти находящимся в муках, чтобы перейти на землю праведных. (Поэтому) они предпочитают ужасным образом в огне обратиться в пепел, чем ввергнуть себя в эту страшную пропасть. Итак, желающие быть там по смерти достойны многих слез и рыданий, так как, будучи совершенно безчувственны, подобно безсловесным скотам, они сами себе накликают (погибель) и сами себя прельщают.
Ты, Христе, — царство небесное, Ты — земля кротких, Ты рай зеленеющий, Ты чертог Божественный, Ты неизреченная таибница, Ты (общая) для всех трапеза, Ты хлеб жизни, Ты питие совершенно новое, Ты и чаша воды и вода жизни, Ты для каждаго из святых светильник неугасимый, Ты и одеяние, и венец, и раздаятель венцов, Ты радость и упокоение, Ты утеха и слава, Ты веселие, Ты и радование. И благодать Всесвятаго Духа Твоего, Боже мой, подобно солнцу, возсияет во всех святых; и среди них возсияешь Ты — неприступное Солнце; и все они будут озаряемы по мере веры и дел, надежды и любви, очищения и просвещения от Духа Твоего, единый долготерпеливый Боже и Судие всех, для которых в различныя обители и места вменятся (различныя) степени светлости и степени любви, и наоборот степень созерцания Тебя (каждым) будет (степенью) величия его, славою, наслаждением и честию — для различия чудных обителей и жилищ. Это и есть различныя палаты, это «обители многи», это блестящия одежды высоких достоинств, разнообразнейшие венцы, (драгоценные) камни и жемчуги, неувядающие цветы, имеющие чудный вид, это — одры и ложа, столы и престолы, — и всем, что только есть приятнейшаго для наслаждения, было, и есть, и будет созерцание одного Тебя. Итак, если не видящие Твоего света, как сказано (выше), и Тобою не видимые, но удаленные от Тебя лишаются созерцания Тебя, заключающаго все блага, то где они найдут упокоение? где (найдут) безпечальное место? где вселятся они, не соделавшись правыми? ибо «правии вселятся с лицем Твоим» (Псал. 139:14), потому что Ты вообразился в их правом сердце, и они с образом Твоим, Христе мой, обитают в Тебе.
О чудное дело! о дивный дар благостыни! — люди бывают во образе Бога, и в них воображается Тот, Кто для всех невместим, — Бог неизменный и непреложный по естеству, Который благоволит обитать во всех достойных, дабы каждый имел внутри всего Царя, и самое царство, и все относящееся к царству, и блистал светлее лучей этого видимаго солнца, подобно тому как возсиял воскресший Бог мой. И предстоя Тому, Кто так их прославил, они пребудут в изумлении от преизбытка славы и непрерывнаго возрастания [в них] Божественной светлости. Ибо преспеянию во веки не будет конца, так как остановка (или замедление) в возрастании положит конец Безконечному, (внесет) постижение совершенно Непостижимаго, и Невместимаго всеми сделает (предметом) пресыщения. Но полнота и слава света Его будет бездной преспеяния и началом без конца. Как имеющие Бога вообразившимся внутри, они [святые] предстоят Тому самому, Кто блистает неприступным (светом): таким образом конец в них является началом славы; излагая же яснее свою мысль, [скажу] в конце они будут иметь начало и в начале конец. Совершенно [абсолютно] Полный, согласись со мною, не нуждается в прибавлении, и текущие за Бесконечным не достигают конца. Ибо если прейдет это видимое небо и земля и все, что на земле (разумей, о чем я сказал); то [возможно ли] будет уловить место, где ты найдешь конец, не говорю телесный, но возможешь ли ты [хотя бы] умом обнять полноту безтелеснаго мира? Он же не мир есть, но воздух, как прежде [было], и не воздух, но невыразимое пространство, которое называется «все» (универс) и есть совершенно безконечная бездна, отовсюду с разных сторон равно целостная, и это «все» наполнено Божественным Божеством. Итак, делающиеся причастными Его и в Нем обитающие как могут всего Его обнять, чтобы (даже) пресытиться (Им)? или как, скажи мне, они достигнут конца Безконечнаго? — Невозможно (это) и совершенно неосуществимо. Такая мысль совершенно не может и в [ум] придти святым, ни здесь во плоти сущим, ни туда в Боге представившимся. Ибо, покрываясь светом Божественной славы, осияваясь и сияя, и наслаждаясь этим, они с полной и всецелой уверенностью поистине знают, что совершенствование их будет безконечным и преспеяние в славе — вечным. Где же будут стоять, удивляюсь я, отпадающие от Бога и далеко отстоящие от Того, Кто везде находится? И поистине, братие, это — чудо, исполненное великаго ужаса, и чтобы хорошо уразуметь его и не впасть в ересь, как бы не доверяя глаголам Божественнаго Духа, требуется разсуждение ума просвещеннаго. Хотя и они будут находится внутри «всего», но поистине вне Божественнаго света и вне Бога. Ибо подобно тому, как (слепцы), не видящие сияющаго солнца, хотя и всецело, со всех сторон бывают освещаемы (им), однако являются вне света, будучи удалены от него чувством и зрением; так и Божественный свет Троицы есть во «всем», но грешники, заключенные во тьме, и среди (него) не видят (его) и совершенно не имеют божественнаго (познания) и чувства; но опаляемые и осуждаемые своею (собственною) совестию, они будут иметь неизреченное мучение и невыразимую скорбь во веки.
Гимн ХХVIII
О как безмерно благоутробие Твое, Спасителю! Как Ты удостоил меня соделаться членом Твоим, (меня) нечистаго, погибшаго и блуднаго? и как облек меня в светлейшую одежду, блистающую сиянием безсмертия и содевающую светом все мои члены? Ибо пречистое и Божественное тело Твое все блистает огнем Божества Твоего, растворившись и неизреченно смешавшись [с
Ибо что есть слава Ангелов, Архангелов, Господств, Херувимов и Серафимов и всех прочих небесных воинств, (что есть слава их), или свет безсмертия, или радость, или сияние жизни невещественной, как не единый свет Св. Троицы, нераздельно трояко разделяемый, который един в трех лицах и недоведомо познаваем, поскольку Он хочет. Ибо невозможно, чтобы тварь так знала Творца всего, как Он Сам Себя знает по естеству; по благодати же видят Его и разумеют все Ангелы и всякая тварная природа, не постигая, но разумея, поскольку Свет этот пожелает быть познанным или явиться слепым, а также и видящим, конечно. Ибо и глаз без света не видит, но зрение он получает от света, так как он Им произведен. Назовешь ли ты телесное или безтелесное, найдешь, что все Бог сотворил, что на небесах (о чем бы ты не услышал), что на земле и что в безднах. И для всего этого единою жизнию и славой, единым желанием и единым царством, богатством, радостию, венцом, победой, миром и всяким иным благолепием является познание Начала и Причины, от Которой все произведено и произошло. Она есть составление вышняго и нижняго. Она — упорядочение всего умопостигаемаго, Она — уяснение всего видимаго. Ее имели крепким стоянием Ангелы, обогатившиеся еще большим познанием и страхом, когда они увидели падение сатаны и прельщенных с ним самомнением. Ибо которые только забыли Ее, те и пали, поработившись превозношением; те же, которые напротив имели Ее в разуме, возвысились страхом и любовию, прилепившись ко Владыке своему. Поэтому познание власти (Господней) умножило (в них) также и любовь, так как они увидели еще более блистательный и яснейший свет Св. Троицы; а это опять отражало всякую иную мысль и делало неизменными тех, которые, получив в начале изменяемую природу, пребывают на высоте небожителей.
Гимн XXIX
О Боже и Господи Вседержителю! кто насытится Твоей невидимой красотой? кто наполнится Твоей необъятностью? кто, (хотя бы) и достойно ходил Он в заповедях Твоих, увидит свет лица Твоего? (Нечто) великое, дивное и совершенно невозможное — чтобы живущий в этом тяжелом и мрачном мире унесся с телом из мира. О чудное таинство! Кто преступил своей плоти преграду? кто, пройдя мрак тления, скрылся (отсюда), оставив весь мир? О убожество (нашего) познания и речи! Ибо где скрылся тот, кто, пройдя этот мир, унесся за пределы всего видимаго? — скажи, мудрость мудрецов отвергнутая, чтобы не сказать — обращенная Богом в безумие, как говорит Павел (I Кор. 1:19—20) и всякий раб Божий. Он муж желаний Духа; он, приближаясь телом к телу, духом может свят быть. Ибо вне мира и этих тел нет желания плотской страсти, но — некое безстрастие, которое кто возлюбил, тот чрез эту любовь приобрел жизнь. Ибо хотя бы ты видел его ведущим себя непристойно и как бы прибегающим к (такого рода) действиям, знай, что это тело он мертвым соделал, не говорю (телом) без души, чрез которую оно движется, но — без злой похоти. Ибо наслаждение прекрасным безстрастием и тот свет, который из–за него неизреченным образом любит меня, приводя в изступление весь ум мой, восхищает его и, держа обнаженным невещественною рукою, не попускает мне отпасть от любви к нему (свету) или допустить (в уме) страстный помысл, но безпрестанно целует (меня); и эта любовь воспламеняет душу мою, и нет во мне иного чувства. Ибо насколько чистейший хлеб дороже и слаще помета, настолько и несравненно более горнее превосходит дольнее для тех, которые хорошо отведали (его). Устыдись, мудрость мудрецов, поистине лишенная ведения. Ибо простота наших речей (самым) делом обладает истинною мудростию, Приближающеюся к Богу и поклоняющеюся Тому, от Кого дается всякая жизненная премудрость, чрез которую я возсоздаюсь и обожаюсь, созерцая Бога во веки веков. Аминь.
Гимн XXX
Я не могу, Владыко, говорить, хотя бы и хотел. Ибо что вообще скажу я, будучи нечист и в помыслах, и в действиях, и во всех представлениях? Однако уязвленный душою и горя внутри, я хотя нечто желаю сказать Тебе, о Боже мой. Ибо я вижу всего себя, и Ты, как Бог мой, ведаешь, что я от (самаго) рождения осквернил все телесныя и душевныя члены свои, будучи весь грехом.
Усматривая милость и человеколюбие и многия Твои благодеяния, которыя Ты соделал на мне, я становлюсь безгласным и едва не мертвею, и постоянно тужу и печалюсь, несчастный, так как я недостоин всех (Твоих) благ. Когда же, придя в себя, я восхощу, Христе, помыслить в уме о множестве грехов своих и о том, что я не сделал в жизни ни одного добраго (дела), но вместо наказания и праведнаго Твоего гнева, который я должен был бы понести, как много раз огорчивший Тебя, Ты напротив удостоил меня ныне столь великих благ; то прихожу в отчаяние и боюсь суда Твоего, так как (доныне) я повседневно грехи (к грехам) прилагаю; и трепещу, чтобы великаго милосердия и человеколюбия Твоего Ты не обратил (мне) в ярость большаго наказания, так как, благодетельствуемый (Тобою), я тем более являюсь неблагодарным к Тебе, будучи злым рабом у Тебя — благаго Владыки. Поэтому всему прочему, что служило к терпению, доставляя мне надежду жизни вечной, я много (раз) радовался, как Тебе одному ведомо, уповая чрез то на благость и милосердие Твое. Ибо для того Ты, Христе мой, и взял меня от всего мира и отделил от всех сродников и друзей, чтобы помиловать и спасти меня. Уверяемый в этом Твоею благодатию, я имел ненасытную радость и твердую надежду. О двух же этих последних, которым Ты, Царю мой, благоволил быть во мне, я не знаю, что мне сказать. Оне и душу мою и ум лишают слова, и останавливают действия и всякия мысли, и даже отягощают величием славы Твоей, едва не убеждал меня, Спасителю мой, [так] упраздниться, чтобы ничего не говорить, ничего не делать, ничего из этих (вещей) не касаться.
И я сам недоумеваю, удивляюсь и печалюсь, как я несчастный согласился служить и литургисать при таких неизреченных (таинствах), на которыя Ангелы трепещут взирать без страха, (чего) убоялись пророки, услыша о непостижимом (деле) славы и вместе домостроительства, (о чем) Апостолы, мученики и множество учителей вопиют и взывают, что они недостойны открыто проповедовать (о том) всем находящимся в мире. Как же я погибший и блудный, как я презренный удостоился стать игуменом братий, священнодействователем Божественных таинств и служителем пречистой Троицы? Ибо когда полагается хлеб и вливается вино в знаменование плоти и крови Твоей, Слове, тогда там бываешь Ты Сам — Бог мой и Слово, и они поистине делаются телом Твоим и кровию, наитием Духа и силою Вышняго; и мы дерзаем касаться Бога неприступнаго, лучше же — обитающаго во свете неприступном — не только для этой тленной человеческой природы, но и всем умным воинствам Ангелов. Итак, это неизреченное, это сверхъестественное дело и предприятие, для совершения котораго я поставлен, внушает мне также созерцать пред очами смерть. Поэтому, оставив радости, я объят бываю трепетом, так как знаю, что ни мне, ни кому–либо другому невозможно литургисать достойно и проводить в теле жизнь как бы ангельскую, лучше же сверхангельскую, дабы, как показало это слово и содержит (Божественная) истина, и по достоинству стать ближайшим (к Богу самих) Ангелов, как прикасающемуся руками и вкушающему устами Того, Которому они предстоят со страхом и трепетом.