Твой ход, аниран
Шрифт:
Я не нашёлся, что ответить, потому что в данный момент действительно не понимал, что Эоанит приобрёл, вернувшись в Обертон. Скорее, сейчас он может потерять нечто очень важное. Жизнь, например.
– Тогда, раз ты не можешь, я отвечу, что я приобрёл, - голос первосвященника окреп. – Я приобрёл нового короля, которого своими руками посадил на трон. Я посадил на трон принца Тревина, который ненавидит меня сильнее, чем ненавидишь ты. Я вонзил клинок себе в ногу, ибо сделал ставку на того, кто никогда ни во что не верил. Кто презирал меня и мои идеи. Кто мечтает перекроить страну. И кто теперь сосредоточит в своих руках всю власть. Вот что я приобрёл, аниран. Весьма умный
На какое-то время я растерялся. Даже почувствовал, как тает ранний гнев. Всё же в словах Эоанита есть разумное зерно. Тревин-то ведь реально совсем не религиозный чувак. Вопросы веры его волновали лишь как средство управление стадом. Он ни к Чуду Астризии никогда в паломничество не ходил, ни молебны в храме Равенфира не посещал, никого из духовных отцов никогда не считал наставником. А после определённых событий, когда святой отец Эокаст задурил ему голову и заставил поверить в предательство Фелимида, стал к церковникам относиться с отвращением. Зачем Эоаниту садить на престол такого человека?
К тому же Тревин, едва только прибыл в Обертон и был введён в курс дела, рвал и метал. Весьма внимательно выслушал мои версии и многому поверил. Уверен, если бы появились хоть малейшие доказательства, на эшафоте он бы сам выбил подставку из-под ног Эоанита.
Но пока доказательств не было никаких.
– А дитя? Ты считаешь, я способен убить дитя? – Эоанит недолго терпел мою задумчивость. – Ты же понимаешь, что столь великий грех никогда не замолить перед Триединым? Я могу декады провести в еженощных молитвах, но он всё равно никогда меня не простит… Как и ты, я лишился символа. Символа неизбежных перемен. Доказательства, что у страны появилось будущее. Совершив сей невообразимо ужасный поступок, я озлобил против себя чернь. Если об этом станет известно, никто не зайдёт на ступени храма в городе или в деревне. Никто не оставит подаяния. И всё это я сделал собственными руками, - Эоанит выставил перед моим носом ладони.
И посмотрев на эти холёные ладони без единого признака мозолей, я впервые с момента встречи опустил энергетические клинки.
Что тут сказать: Эоаниту опять удалось меня заболтать. Опять удалось всё перевернуть с ног на голову и призвать к логике.
С одной стороны, его логика в корне неверна, ведь, с моей точки зрения, убийство имело религиозный подтекст. С другой – его логика безупречна. Устранив короля и символ успешности действий анирана, он ничего не приобрёл. Эоанит прав – Тревин его терпеть не может. Уж я-то знаю. Да и Фабрицио не было смысла убивать. Был смысл выкрасть, был смысл посадить в клетку и катать по городам и весям, демонстрируя толпе. Но убивать… Пусть убийцы называли его семенем драксадара, всё же он не моё семя. Хотя теоретический драксадар в глазах Эоанита – это я. То есть ему куда выгоднее было прикончить меня, чем всех остальных персонажей.
А Исида и Терезин? Зачем заказывать королеву? Почему не пощадить пацана? Приказать дать обоим по башке – и всего делов. Или связать. Зачем убивать?
Нет, что-то тут не так. Почему он решился приехать на коронацию, зная, что здесь его буду ждать я, с острым желанием выбить все зубы? А Тревин? Он же собственноручно обязан возложить золотую корону на голову нового короля. Как он посмотрит ему в глаза? Сможет ли короновать того, чьих родителей приказал убить? И не опасается ли он, что Тревин отдаст приказ отсечь ему голову, лишь только все формальности будут соблюдены?
– Значит, ты утверждаешь, что ты не при чём? Не ты отправил фанатиков, не ты приказал безжалостно убивать всех, кто встанет у них на пути?
– Не я, - твёрдо ответил Эоанит. – Я духовный отец, а не зверь. Я мудрец, а не убийца. Когда ты найдёшь действительного виновника, я стану рядом с тобой и призову на его голову все мыслимые и немыслимые кары. И оповещу чернь, что аниран, возможно будущий милих, добился очередного успеха.
– Очень воодушевляюще, - поёрничал я. Хотя, надо признать, гнев, с которым я мчал в храм, улетучился. Эоанит владел поразительной способностью тушить мою ярость. Рассеивать или перенаправлять гнев. – Но я как-нибудь обойдусь без тебя. И сам оповещу жителей Астризии, добился аниран успеха или нет.
– Я уверен, скоро указы с хорошими новостями полетят во все концы страны, - Эоанит слегка склонил голову в поклоне. – Как я успел узнать, пособником оказался верный ранее Муадан. Надеюсь, из его бедных уст моё имя не прозвучало?
Уверовав, что в очередной раз взял верх в споре, Эоанит опять позволил себе меня слегка потроллить. Это он тоже умел.
– Я не помню, чтобы его имя сообщалось в газетах, - недовольно пробурчал я.
Но Эоанит меня прекрасно понял.
– О казни судачила вся страна. Очень быстро стало известно, кто виноват… И так же известно, что никаких подвижек больше нет. Теперь мы, надеюсь, закрыли вопрос о подозреваемом, который никогда не был виновен в том, в чём его обвинили?
– Посмотрим, - бурчать я не переставал. И даже был слегка недоволен, что негодование и гнев растаяли. Я хотел ругаться и кричать, а не чувствовать себя участником разговора ученика со школьным учителем. И школьным учителем, ясен хрен, являлся не я.
За моей спиной раздался какой-то шорох: ранее суровая и строгая Мириам, при помощи гессеров, наверное, наконец-то прорвалась через ступени храма. И теперь приближалась, планируя принять участие в разговоре с глазу на глаз.
За время пребывания в Обертоне Мириам отъелась немного, но волосы ещё не отросли. Поэтому на людях она показывалась в натянутой на лоб косынке, которые меняла чуть ли не ежедневно. И первым делом, когда вошла в церковный атриум и увидела отца, сорвала с головы косынку, как бы демонстрируя неповиновение. Ибо по неписанным светским законам Астризии, женщины обязаны были носить волосы ниже плеч. А по писанным церковным законам Астризии, в святой храм женщинам запрещено входить с непокрытой головой.
– Здравствуй, отец, - прошипела она как самая натуральная змея.
Эоанит ничего не ответил. Он рассматривал собственную дочь, и через некоторое время его лицо скривилось от брезгливости.
– Не ожидал меня увидеть? Не ожидал меня увидеть в Обертоне, да? Думал, я всё ещё гнию в подземельях?
– Урок не пошёл тебе впрок, - в голосе Эоанита прорезались эмоции. Это со мной он разговаривал уверенно и равнодушно. А к собственной дочери, видимо, чувства испытывал. – Выглядишь отвратительно. Как самый настоящий апостат… И верни тряпку на свою пустую голову!
Это уже было что-то. Я прям узнал старого первосвященника Обертона, который ранее, когда ещё не разобрался, как ему со мной себя вести, заводился с полуслова.
Мириам зловеще улыбнулась. Затем сжала в кулаке косынку, с размаху швырнула её на пол и пару раз потопталась.
– Жаль, не могу затолкать тебе в рот, - зло произнесла она.
– Но аниран, надеюсь, поможет, если я попрошу.
– Тебе всегда недоставало не только ума, но и почтительности, бесполезное ты создание, - сквозь зубы прорычал Эоанит. – И здесь нет моей вины. Это всё твоя мать. Её кровь оказалась не столь чистой, как я ожидал. И вот результат.