Ты взойдешь, моя заря!
Шрифт:
– Как это случилось, Михаил Иванович? По какой причине?
– Из-за запятой, – отвечал Глинка. – Уверяю вас, только из-за запятой.
В канцелярии долго рассказывали этот анекдот, а отставной чиновник лежал дома в приступе злокачественной лихорадки. У постели больного сменяют один другого медики. Доктор Лерхе лечит пациента от тяжелого воспаления глаз. Доктор Гасовский сражается с лихорадкой, воспалением нервов и прочими недугами, которым не находится даже названия.
– Не приходилось ли вам жить в Азии? – допрашивают медики.
–
Медики переглядываются.
– Азиатские лихорадки обладают убийственной силой, и далеко не все виды их известны науке, – утешает доктор Гасовский.
В комнате опускают шторы. Непрерывно топят печи. На столе накапливаются лекарства.
Прошел почти месяц. Глинка, едва передвигая ноги, с дурманом в голове, мог совершить прогулку в Летний сад, и первый, кого он встретил, был камер-юнкер Штерич.
– Михаил Иванович, что с вами?
Глинка подозрительно посмотрел на Штерича.
– Разве я плохо выгляжу?
– Ну… – развел руками камер-юнкер, догадавшись о плачевном состоянии Глинки, – где мне судить, почти год не виделись. А помните, как славно мы музицировали?
– Помню, – подтвердил Глинка, – и как все разбежались, тоже помню. Но не примите этого воспоминания в укор, Евгений Петрович. Я знаю вашу великую приверженность к музыке.
– Не в моих силах изменить этой неутолимой страсти. Если бы не мундир камер-юнкера, я давно бы жил в деревне. Одиночество, стихи и музыка – чего еще желать отшельнику?
– Отменное желание! – согласился Глинка. – Где-нибудь на лугу перед домом пастушки любезничают с пастушками, а отшельник услаждает себя флейтой.
– Разве вы забыли, что я не играю на флейте? – напомнил Штерич. – Моя страсть – фортепиано.
– Ничего не забыл, и игру вашу хорошо помню. А флейту я для полноты картины прибавил. Мечтать, так мечтать… Ну, что нового в постылом свете? Где Фирс Голицын? Братья Толстые?
– Все на дачах. Фирса часто у нас в Павловске вижу.
Штерич начал рассказывать новости. Глинка слушал, кутаясь в теплое пальто. Лихорадка давала себя знать.
– Когда позволите увезти вас в Павловск? – закончил Штерич.
– Когда хотите, я теперь свободный человек.
– Живете на прежней квартире?
– Нет, переехал на Невский проспект, в дом Барбазана. Квартирую у школьного товарища, господина Чиркова.
– Итак, решено, завтра в полдень я у вас буду.
– Нет, нет, – испугался Глинка. – Хотя я и выздоровел, однако порядочно ослаб. Милости прошу дней через пять.
Но слабость не помешала ему направиться на поиски тех людей, к которым он давно рвался. На даче Анны Петровны Керн, у Крестовского перевоза на Неве, первая встретила его Катя. Чуть-чуть повзрослевшая, она присела перед ним по всем правилам этикета.
– Я знала, что вы непременно приедете, раз мама взяла меня из института, – сказала девочка и быстро побежала к дому. – Мама! Отгадай: кто приехал?
Пока Глинка приветствовал
– Ну, где вы видели такие кусачие ноты? – она протянула Глинке когда-то присланную ей картину. – Таких вовсе не бывает! – Она смешно наморщила нос. – Я теперь не маленькая, чтобы в таких кусачек верить!
– Катюша, иди к своим куклам, – остановила ее Анна Петровна. – Как странны наши встречи! – продолжала она, обращаясь к Глинке. – Только объявитесь и опять исчезаете, и никто не знает, где вы, что с вами…
– Я был в Москве, потом вышел в отставку и, как полагается отставному чиновнику, болел…
– Ай-ай-ай! – вмешалась Катя, которая и не думала уходить. – Такой молодой – и в отставке! Что же вы будете делать?
– Поступлю в шарманщики.
– Но ведь я теперь совсем не маленькая, – засмеялась Катюша. – Я и тогда не верила, когда вы играли за шарманщика на фортепиано, а теперь мне десять лет!
– Вероятно, вы первый знакомый моей дочери, – сказала Анна Петровна, – который произвел на нее такое сильное впечатление, а ей приходится видеть немало людей.
– Так ведь то люди, а это Глинка, – ответила матери Катя и с бесцеремонностью, свойственной общей любимице, увлекла Глинку в комнаты, к фортепиано.
– Вы эту гамму знаете? – Пальцы девочки побежали по клавишам, кое-где изрядно спотыкаясь. – Как ее зовут?
Гость ответил удачно.
– А эту? – продолжала Катя.
Глинка, к вящему удовольствию юной собеседницы, стал безнадежно путать.
– Си-минор! – заливалась Катюша. – Спутаете еще раз – будете стоять в углу.
– Катенька! – взмолилась Анна Петровна. – Никогда не даст поговорить… – беспомощно пожаловалась она.
– Смилуйтесь над нами, Анна Петровна! – вступился Глинка. – Во-первых, мы старые друзья, а во-вторых…
– Вы настоящий кавалер! – с восхищением подтвердила маленькая хозяйка. – Блаженски хорошо, когда у девицы есть свой кавалер!
Подъехали новые гости: Ольга Сергеевна Павлищева, рожденная Пушкина, сестра поэта, ее муж Николай Иванович Павлищев и общий знакомый Алексей Николаевич Вульф.
Произошли взаимные представления. Катя долго выжидала, потом шепнула Глинке:
– Отпроситесь в сад!
Но в саду, едва присев на скамейку, Катя вдруг пригорюнилась.
– О чем, Катюша? – ласково спросил Глинка.
– Мама у меня часто плачет. – Девочка сдвинула брови, что-то соображая. – Как приедет этот Вульф, так мама непременно потом плачет. А знаете, какой он противный! Зачем он только к нам ездит? – Катя вздохнула и задумалась. – А вот Пушкин никогда теперь к нам не ездит, и мама опять плачет.
Катя посмотрела на Глинку, ожидая разгадки столь странных обстоятельств. Он усиленно старался шутками отвлечь ее внимание. Девочка сочувственно улыбалась, но оставалась печальной. А на Глинку напал озноб. Он никак не мог согреться и дрожал так, что стучали зубы.