Тыл-фронт

Головин Андрей

— Простите, господин! — прервал его полковник. — Где ваша родина, о которой вы печетесь?

— Я думаю, господин Ермилов, этот вопрос излишний. Но раз вы его задели, пожалуйста, — Америка.

— Это вас там родили? — подавляя ярость, переспросил полковник. Его лицо побледнело, взгляд стад неприятен.

— Я думал, господин Ермилов, что страна, в которой человек родился, и есть его родина, — сухо проговорил незнакомец. — Но какое это имеет отношение к нашему разговору?

— Имеет! — теряя самообладание, выкрикнул полковник. — Меня могли родить

в Италии, Англии, Франции, но я — русский, и моя родина — Россия! Она родила моих предков и их прах в ее земле, она дала мне язык, обычаи! Потому она и называется Родиной.

Он резко поклонился незнакомцу и направился в свой кабинет. Позади раздался резкий стук закрывшейся двери.

Ермилов заметался по кабинету. «Мерзавец! Какой мерзавец! Предложить офицеру стать шпионом! Как он смел? А впрочем… Что нам и предлагать? Не все ли равно, кому продавать матушку Русь! Японцам ли немцам, американцам!»

Полковник грузно опустился на диван.

4

После отъезда Ошурина командиром взвода был назначен Новожилов. Накануне Рощин получил выписку из приказа о присвоении ему звания младшего лейтенанта. Достав командирские петлицы и квадраты, капитан, несмотря на поздний час отправился с подарком к нему на НП.

Поднявшись к блиндажу, Рощин встретил обеспокоенных Селина и Федорчука.

— Что случилось? — спросил он.

— Слушайте! — тихо отозвался Селин.

Рощин четко расслышал тихий звон банок. Где-то около Сторожевой в воздух взвилась ракета. Но даже при слабых отсветах ее он успел рассмотреть метрах в пятидесяти от себя, в проволоке, человека.

— Лежить, притаился, — шепнул Федорчук.

— Обходите слева, — приказал Рощин Селину. — Я — по руслу, Федорчук прямо. Только осторожно, не кричать.

Разведчики бесшумно поползли. Когда до человека оставалось метров двадцать, Рощин расслышал слабый стон. Вслед за ним раздался тихий повелительный окрик Федорчука:

— Встать! Стреляю!

— Не могу… встать… Денисыч, — ответил человек.

Если бы ударили, все японские пушки, они не ошеломили бы так Рощина, как этот чуть слышный голос. Он почувствовал, как спазма сжала ему горло, ноги ослабели и мелко задрожали. Потом, словно подброшенный какой-то пружиной, он в два прыжка очутился у проволоки.

— Варов!.. Петя… — шептал он, как во сне.

— Пе-е-тя! — не то в испуге, не то в беспамятстве промычал Федорчук.

5

В перестрелке с отрядом Ким Хона майор Танака потерял восемнадцать жандармов, лишился всех заложников и по приказу полковника Хасимото был отстранен от должности. Несколько дней он без дела слонялся в Муданьцзяне, затем был направлен в распоряжение начальника главной военной миссии.

В Харбин майор прибыл вечером и застал в управлении

только адъютанта начальника военной миссии капитана Маедо, с которым был хорошо знаком. Капитан отнесся к нему доброжелательно.

Выслушав майора, он ознакомил его с приказом о назначении начальником охраны тюрьмы в отряде генерала Исии и посоветовал остаться на ночь в Харбине, хорошо провести вечер, а на утро обещал машину до Пинфаня. Подумав, майор согласился.

Когда они уже направились к выходу, майор вдруг вспомнил о пакете полковника Хасимото, адресованного генералу Карцеву, и недовольно поморщился. Но адъютанта это даже привело в восторг.

— Это гостеприимный дом, майор Танака. Я с удовольствием пройду с тобой. Там очень хорошие девочки, — многозначительно заключил он.

Особняк генерала Карцева находился на Казачьей улице. Его окружал небольшой живописный парк.

Капитан Маедо, очевидно, часто бывал в доме, так как через несколько минут после прихода его говорок и оживленные женские голоса доносились уже из комнат.

Карцев принял Танака в своем кабинете. Генерал был в теплом халате, под которым виднелся камзол. Лицо старика выглядело встревоженно.

— Милости просим, милости просим! — елейно пропел Карцев, но глаза его оставались холодными.

Просмотрев пакет, генерал нахмурился. Хасимото предупреждал его, что на следующий день он должен быть в Муданьцзяне, где полковник будет передавать его отряды в состав японских дивизий. «Сошлюсь больным, пускай полковник Ермилов едет», — решил Карцев и сразу повеселел.

Майору он любезно предложил остаться на ужин, провел в комнаты и представил свою супругу и старшую дочь Натали…

Натали провела Танака в довольно большую библиотеку, две стены которой от потолка до пола были увешаны картинами.

— О-о, здесь собраны все картины русских пейзажей! — искренне удивился майор.

— Нет, господин Танака, здесь собраны жалкие крохи, — возразила Натали. — Папа говорит, что эти картины только отдаленно напоминают истинную прелесть русской природы.

— Это справедливо: дикая природа очаровательна, — согласился Танака.

— Вы строгий судья, Танака-сан! — обворожительно улыбнулась Натали, хотя чванливость майора и смешила немножко ее. — Мы любим Русь. Ее дикая природа дала миру Пушкина, Чайковского, Репина, — повторила она слышанные когда-то от полковника. Ермилова слова. Заметив на лице Танака, пренебрежение, Натали сейчас же добавила: — Возможно, это не то, что дала миру ваша страна.

— О да! Наша страна — колыбель нового Мессий! — с надменностью заключил Танака. — Пушкина, Чайковского признает славянский мир, не знакомый с высшей культурой. Миссия цивилизации Востока возложена на Японию!.

— О боже! Скорее бы наступила эта пора! — томно вздохнула Натали. — Тогда вы, очевидно, забудете о нас? — грустно спросила она. — Будете пренебрегать…

— Не всеми, — заверил Танака, ощущая близость Натали. Он взял ее за локти и властно привлек к себе… — Не всеми! — повторил еще раз.