Тыл-фронт
Шрифт:
Утром Киоси и Канадзава вызвал фельдфебель. Это было настолько неожиданно, тем более обоих вместе, что Киоси почувствовал холодок тревоги, а Канадзава слегка побледнел. Еще больше они были удивлены, явившись к фельдфебелю: тот сиял. Обычно это бывало в крайних случаях, или когда фельдфебель встречал свою жертву, или когда был чем-то доволен. Киоси приготовился и к тому, и к другому. Первые же слова фельдфебеля озадачили обоих. Тот приказал Киоси до обеда передать машину своему другу. Полюбовавшись произведенным впечатлением, фельдфебель так же
До сегодняшнего дня Киоси ничего не слышал не только о болезни майора Танака, но даже о нем самом и считал, что если не насовсем, то надолго расстался со своим господином. Его мучила мысль, что фельдфебель сделал все это нарочно, что после сдачи машины он снова вызовет его и сообщит что-нибудь более страшное.
Только после обеда, когда его вызвали в штаб и потребовали подписку, что в Японии он ни словом не обмолвится ни о своей службе, ни о том, что видел в Маньчжурии, Киоси поверил в свой отъезд.
Из кратких разговоров в адъютантской части он узнал, что майор по каким-то обстоятельствам находится в тяжелом состоянии и направляется на лечение и поправку домой.
— Киоси-сан, — обратился к шаферу сидевший рядом худой солдат с грустным безжизненным взглядом. — Ты знаешь, что моей семье послали извещение о моей смерти. Сходи к моей жене и скажи, что я жив, что это неправда. Скажи, что русские мне ничего не сделали и возвратили в Маньчжурию. Скажи, что здесь меня держали семь месяцев в команде, пока я не согласился стать смертником. Я должен умереть за то, что попал в плен к русским, хотя меня послал к ним Танака, но я еще жив. Понимаешь ты, жив! — уже почти в отчаянии выкрикнул солдат.
— Тише, Васими! — прошептал Киоси. — Я схожу к твоей жене и к твоему брату и все расскажу.
— Что же нам без тебя делать? — вступил в разговор Канадзава.
— Вас семь человек, Сайто, — отозвался, Киоси. — Нужно, чтобы было семьдесят. Я верю, Сайто, что долго так продолжаться не может. В Токио я постараюсь найти тех, кто против войны, против дзайбацу.
Вечером после ухода Киоси на станцию Канадзава доложил дежурному, что хочет опробовать машину, выехал из городка и догнал своего друга.
— Садись, Киоси! Ты три года возил господина, побудь теперь сам господином, — предложил он.
Киоси отрицательно покачал головой.
— Дай я поведу сам, последний раз, чтобы она знала, что слушалась меня, а не майора, — возразил он.
Машина увозила Киоси от ставшего ему ненавистным места, где кровь русских, китайцев смешалась с горем и кровью забитого японского солдата.
На сопке у городка долго маячили тени обнявшихся, неподвижных фигур солдат, словно символ пробуждающейся от дурного сна Японии.
6
В начале 1943 года на Дальневосточном фронте
Возвращаясь из штаба армии в машине Николаенко, они заметили на дороге бойца.
Сбив на затылок ушанку, тот широко шагал и что-то пел. Боец будто только что вышел со склада вещевого снабжения: на нем была зеленая шинель с иголочки, до блеска начищенные сапоги и новый кожаный ремень.
Когда догнавшая его машина остановилась, он перестал петь, перешел на строевой шаг и лихо откозырял.
— Ко мне! — приоткрыв дверцу, крикнул Рощин.
Боец круто повернулся.
— Рядовой Земцов. Следую из госпиталя в часть! — доложил он и вдруг, узнав Рощина, радостно воскликнул: — Товарищ старший… Простите! Товарищ капитан! Не узнал голоса…
— Здравствуйте, Кириллович, — проговорил Бурлов, выходя из машины. — Дайте, я на вас взгляну, как отремонтировали.
— Здравия желаю! — расплылся в широкой улыбке Земцов. — По всем статьям отремонтировали. Теперь на границу: рассчитаться нужно кое с кем…
— Вы словно из магазина! — пошутил Рощин. — Скрипите, как новый… Садитесь в машину.
— Товарищ старшина побеспокоился — осторожна ставя вещевой мешок в ноги, пояснил Земцов. — Еще когда только начал ходить! В батарейном обмундировании, говорит, в другую часть не направят, и выслал наше обмундирование.
Рощин переглянулся с Бурловым. Федорчук в последнее время был назначен старшиной батареи. К своим новым обязанностям Кондрат Денисович приступил так, словно бы всю жизнь только и делал, что хозяйничал в батарее. Но, выходит, многого еще не знали ни комбат, ни его заместитель о старшине.
Земцов жадно расспрашивал о жизни на батарее.
— Что у вас в вещмешке гремит? — поинтересовался Бурлов, когда машину подбросило на ухабе, и боец испуганно подхватил свое имущество на руки.
— Да, гремит… Подарок вычислителям, — смущенно ответил тот, — а может, и еще кому пригодится. Одеколон продавали, а я его и купил.
— Целый вещмешок? — удивился Бурлов.
— Маленько не полный — не было более.
— Вот здорово! — рассмеялся Рощин. — Где же вы столько денег взяли?
— Да… взял, — неопределенно ответил Земцов. — И домашние целы были, и в армии все копил, тратить некуда… Думал, после пригодятся.
Так Земцов очутился снова на батарее. А следом за ним возвратился через несколько дней и Варов. Он спрыгнул с остановившейся у землянок автомашины.
— Смотрите, Петя Варов! — обрадованно воскликнула заметившая его первой Сергеева. — Из госпиталя возвратился!