Тыл-фронт

Головин Андрей

Узнав о вступлении Советского Союза в войну с Японией, Ким Хон понял, что нужно делать что-то большое, более важное, чем уничтожение японских полицейских. С этим он и послал Вана к коммунисту Сы Дучу. Он знал, что Сы Дуч только на днях возвратился с партийного съезда.

Через час Сы Дуч и Ван сидели у Ким Хона, пили горячий чай и вели неторопливый разговор.

— Мне передали товарищи, Ким-Хон, что Народно-освободительная армия переходит в генеральное наступление, — быстро говорил Сы Дуч, поддерживая растопыренными пальцами пиалу с чаем. — В Дунбэе по решению партии переходят в наступление все партизанские

отряды.

— А другие войска? — спросил Ким Хон.

Ой сидел на раскинутом японском ватном одеяле. Его левая рука была перевязана, на лице бугрился свежий шрам.

— Гоминдановцы, Ким Хон, все больше перерождаются в антинародную силу. И Чан Кай-ши и его генералы Пан Бин-сюи, Мын Чжи-чжун и другие юлят, как лисицы. Им с народом не по пути. Они его боятся и ненавидят больше, чем японцев.

— Теперь русские взяли на себя Квантунскую армию, и японцам будет не до игры с гоминдановцами, — проговорил Ким Хон. — Ты видел, как бегут японцы? — вдруг спросил он и уставился пристальным взглядом на собеседника.

Сы Дуч опустил чашку на одеяло и молча качнул головой.

— Я уверен, что война с Японией вступила в решающую фазу, и мы должны сражаться в тесном контакте с Советским Союзом.

— Но Советский Союз договаривается с Чан Кай-ши, — неопределенно заметил Ким Хон.

— Не с Чан Кай-ши, а с Китаем, — возразил Сы Дуч. — Советский Союз видит государство и народ, а не того, кто временно его представляет… Отряды Дун Бэя объединяются. И знаешь, кто назначен командующим? Линь Бяо!

— Линь Бяо? — переспросил Ким Хон, и довольное выражение скользнуло по его лицу. Было видно, что это имя знакомо Ким Хону.

— Я много слышал о нем от своего помощника, — после долгого раздумья проговорил Ким Хон. — Завтра выступим на соединение с отрядом Линь Бяо.

— С народной армией, Ким Хон, — поправил Сы Дуч.

— Ты пойдешь с отрядом?

— Нет, Ким Хон! Мне приказали остаться в Муданьцзяне.

8

Десятого августа, по настоянию премьер-министра барона Судзуки, собралось чрезвычайное заседание Военного Совета и кабинета министров.

Премьер был в отчаянии. Ему казалось, что дни империи сочтены. Американцы применили какую-то новую варварскую бомбу — атомную, уничтожившую треть населения и шестьдесят пять тысяч Жилищ Хиросимы: Жизнь города была парализована. В коридоры военных госпиталей пришлось втиснуть семьдесят тысяч раненых детей, женщин, стариков. Мысль о возможном крушении династии приводила Судзуки в ужас, а постоянное напряжение вызывало психическое расстройство. Ночами барон не спал, свет луны раздражал, вой сирен и вопли обезумевших людей бросали в ярость.

Теперь, когда определилась позиция России, премьер-министр решил либо настоять на принятии условий Потсдамской деклараций, либо сложить с себя полномочия. Сильный флот России может появиться в японских водах и воскресить трагедию броненосцев «Ретвизан», «Цесаревич», «Петропавловск», крейсера «Паллады» и падение Порт-Артура. Промедление с прекращением войны могло привести к гибели не только столицы и правительства, но даже августейшей фамилии. Армейская клика не хотела этого понимать. Возглавляемая военным министром

генералом Анами и начальником генерального штаба Умедзу, группа военных убедила государя продолжать войну до почетного мира не только с англо-саксами, но и с Россией.

Появление в зале заседаний военного министра и генерала Умедзу было встречено среди чинов армейского командования одобрительными возгласами.

— Как дела у генерала Ямада? — громко спросил командующий войсками Восточного района генерал Танака.

— Все в порядке — уклончиво ответил Умедзу. — Даже небо против русских: в Маньчжурии вчера вечером разразился тропический ливень.

Заседание началось чтением советской ноты и Потсдамской декларации.

— Мы слишком долго обсуждаем вопрос о прекращении войны, — сейчас же вслед за этим высказал барон Судзуки. — Объявление войны Россией в корне меняет положение и требует принятия экстренных мер. С решением нельзя допускать никаких задержек. — Выдержав большую паузу, барон заключил с необычайным для него возбуждением: — Мы получили огромное потрясение от атомной бомбы, сброшенной американца — ми. Вступление сегодня в войну Советского Союза ставит нас в окончательно безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны. Нам следует немедленно принять условия Потсдамской декларации.

На бледном лице барона выступили бурые пятна, по щекам скатывались слезы. Бросив негодующий взгляд в сторону военного министра и группы военных, он проговорил тихо, но угрожающе, как проклятье:

— В гибели восседающей по милости неба на престоле с незапамятных времен династии будете повинны вы! — Вытянутая в сторону военных восковая рука премьер-министра сильно дрожала. — Вы!.. Вы!.. Вы… — уже почти истерически выкрикивал он. — Вы не приняли мира с Америкой, теперь вам его продиктует Россия!

Министр иностранных дел генерал Того быстро придвинул барону кресло.

В зале поднялся переполох. Военный министр яростно стучал ножнами сабли о пол, сидевший рядом с ним генерал Умедзу резко поднялся и шагнул к премьеру.

— Вы отравили своим ядом спокойствие и уверенность его величества, — резко проговорил он. — Армия с негодованием отвергает ваши разговоры о мире. Капитуляция перед Россией, когда еще не определена позиция Америки, — это самоубийство империи. Продолжение войны и поражение русских — надежда на заключение мира с Америкой, а возможно и ультиматум англо-саксов Советам. Армия и флот завтра могут прекратить боевые операции, если союзники согласятся на то, чтобы империя не была оккупирована их войсками, чтобы армия сама провела разоружение и демобилизацию своих войск, а его величество сам наказал тех, кого союзники называют военными преступниками, чтобы в Японии была сохранена существующая форма правления.

Заседание неожиданно было прервано: генерала Умедзу пригласил к прямому проводу командующий Квантунской армией генерал Ямада.

Возвратившись, Умедзу шепнул несколько слов военному министру.

— Мы должны оставить заседание, — быстро проговорил военный министр.

— Что сообщил генерал Ямада? — обеспокоенно спросил Судзуки.

— Это военная тайна, — отмахнулся от него Умедзу, оставляя вслед за министром зал заседаний.

* * *