Тыл-фронт
Шрифт:
— Навалысь, навалысь! — подбадривал он своих помощников осипшим полушепотом. — Тут до японьцив рукой подать!..
На излучине, где овраг круто поворачивал к железнодорожному полотну, отряд остановился. Дальше Волчий Яр просматривался японцами, с сопок по другую сторону железной дороги.
— Придется здесь выбираться, — заключил Рощин, рассматривая крутые скаты оврага.
Цепляясь за выступы и свисавшие веревками корни, майор добрался кверху. Ухватившись за кусты, взвалился животом на край оврага, отполз в низкий кустарник и приподнялся на колени. Справа, в
Минут через двадцать офицер и солдаты выбрались из туннеля. Вслед за ними из отверстия выскользнула растрепанная женщина с какой-то банкой. Оглянувшись по сторонам, она побежала к железнодорожному кювету и зачерпнула воды.
— Шо за наваждение! — изумился рядом прилегший Федорчук.
— Представитель женского пола, — отозвался чей-то голос.
— Откуда вин там взявся, этот представитель и шо вин там делае?
— Отставить разговорчики! — одернул солдат Рощин.
— Може, этот представитель не одын там? — не унимался старшина.
«На это похоже», — подумал Рощин.
Стрельба за перевалом нарастала. В японских траншеях по хребту заклубились взрывы гранат.
— За мной! — крикнул Рощин и быстро пополз по кустарнику к туннелю.
Вдали, из-за сопки, на железнодорожном полотне показался танк. Гремя гусеницами об рельсы, и отплевываясь огнем, он рвался к узкому мосту через Волчий Яр. За ним показались бойцы.
От туннеля в несколько струй брызнули невидимые пулеметы. Из придорожной канавы к танку метнулся, обвязанный желтым подрывным поясом японец-истребитель и в два прыжка, исчез под днищем. Надсадно охнув, танк неуклюже завалился на сторону и, скрежетнув гусеницами, развернулся поперек полотна.
С хребта скатывались цепи свиринского полка. Из-за насыпи наперерез им поднялся, поблескивая саблями, офицерский отряд.
— Вперед! — крикнул Рощин, вскакивая в рост. — О-о-гонь!
Не ожидая удара во фланг, офицерский отряд смешался. С криком «Ура!» — бросились свиринцы, сбрасывая офицеров в мутный поток Волчьего Яра.
Шлепая раскисшими сапогами, Рощин бежал к туннелю. Обогнав его, к ближнему пулеметному доту бросился боец. Прошитый пулеметной очередью, он швырнул гранату и мешком рухнул на землю.
Из леска снова выбежал офицер с солдатами. Заметив разведчиков, солдаты бросили ящики и повернули назад. Офицер замахал руками и послал им вдогонку несколько пуль.
— Куда, самурайска образина! — выкрикнул Федорчук, словно бы офицер мог расслышать его в общем грохоте, и выпустил из автомата короткую очередь. Офицер упал и отполз в кювет. Выпрыгнул он у завала, почти под носом у Федорчука. Ловко отбив саблей нависший над ним приклад, офицер нырнул в туннель. Рассерженный старшина ринулся следом за ним, но сейчас же остановился и попятился назад. Из туннеля вырвался заунывный напев, постепенно перешедший в душераздирающие
— Ложись! — раздался крик Рощина.
Вздрогнула земля, с грохотом рассыпался завал, из туннеля вырвалась вулканическая струя серого дыма.
Отброшенный взрывом в кювет, Федорчук бессмысленно моргал глазами, механически разыскивая свой автомат.
— Жив? — прыгнув в кювет, спросил Рощин. — Не ранен?
— Убылы!.. Убылы гады своих людей! — прошептал Денисович бледными губами.
Оправившись от взрыва, Федорчук молча встал и поднял автомат. Рядом, из дота, застрочил пулемет.
— Садись! — крикнул старшине Рощин.
— Пустить! — отстранил тот майора.
Пошатываясь и широко расставляя ноги, Федорчук ощетинился, как медведь, и двинулся к доту. Рванув низкую дубовую дверь, вынес ее вместе с косяками и отшвырнул далеко в сторону.
— Убью, самурайске отродье! — взревел он, замахнувшись автоматом.
У пулемета, уронив голову на прикованные к рукояткам руки, вжался в пол щуплый, казалось, неживой солдат. Даже отчаянный крик старшины не вывел его из состояния оцепенения. Он все так же слепо продолжал стрелять.
— Капитулируй! — выкрикнул Денисович, выдергивая из пулемета ленту.
Японец вздрогнул и медленно поднял бессмысленное, искаженное гримасой злого ужаса лицо.
— Сорен!.. Сорен хэйси[20]! — посиневшими губами быстро-быстро прошептал он.
— Эх ты, феодальный пэрэжиток! — закачал головой старшина и грузно осел на пол рядом солдатом.
* * *
Новоселовка стояла тихая, с закрытыми ставнями и воротами. Все живое попряталось и притаилось. Изредка где-нибудь из-за плетня выставится вихрастая головка, уставится круглыми от страха и смертельного любопытства глазами на «комиссара» и сейчас же как в воду канет.
Догадывался Бурлов: тяжелая думка у станичников, бежали от красных, думали вольготно пожить на чужой земле, но «белые» генералы связали станицу круговой порукой, заставили гнуться перед японцами. Радовал приход «комиссаров», но и пугал: «А что если станут припоминать старые грехи?»
Федор Ильич выставил посты, нарядил патруль и вышел в станицу. Тянуло поговорить с народом, узнать о житье-бытье: успокоить людей. С собой он взял Земцова и Варова. Шли молча. Земцов курил самокрутку, и озирался по сторонам, Варов сердито поглядывал на закрытые ставни, Федор Ильич присматривался к чужому незнакомому миру.
Чем-то далеким и скорбным веяло от обветшалых домишек с резными наличниками и тяжелыми Козырьками на окнах и воротах, от поклонившихся клунь и полусгнивших загонов, перевернутых борон и плугов.
— Здесь, товарищ майор, горе мыкают, — проговорил Земцов, останавливаясь у приземистой избы. Зайдемте, узнаем, почем тут фунт лиха.
— Здравствуйте, хозяева! — поздоровался Бурлов, окидывая быстрым взглядом мрачную горницу. За столом сидело двое ребятишек, старшая прижалась в углу под образами. Мать с помертвевшим лицом стояла у печки, закрыв рукою рот.