Тыл-фронт

Головин Андрей

— Он убьется, товарищ майор! — виновато доложил часовой. — Может, пока связать!

— Кто там? — спросил Бурлов, вплотную придвинувшись к майору.

— Стрелок из твоей личной охраны — старшина Варов…

— Приговор ничему тебя не научил! — яростно выдохнул Федор Ильич, чувствуя, что его сознание мутнеет. — Открывай!

Варов был похож на оскаленного тигренка. Руки и лицо у него были в крови, от узких нар остался один остов. Услышав скрип, он бросился к двери.

— Отставить, Петр! — крикнул Бурлов и поймал его за руку. — Ты что, заболел?

Петр посмотрел

на Федора Ильича очумелыми глазами. Пачкая его кровью, вдруг прижался лицом к гимнастерке и глухо, захлебываясь от ярости, заплакал.

— Дурак… дурак! В этот застенок! Меня в нем по ночам японцы пытали.

Федор Ильич обнял Варова за плечи и прижал к себе.

— Ничего, Петр, ничего. Все выяснится… Успокойся, Петя!

На полу валялась охапка истертой соломы. Бурлов почти силой усадил на нее Варова, и опустился рядом. Петр утих и, казалось, задремал. Изредка он по-детски всхлипывал и вздрагивал всем телом. Федор Ильич тихо встал, снял китель и укрыл Варова. Сам медленно и бесшумно заходил по камере.

Бурлов растерялся и до сих пор не мог осмыслить своего глупого положения. По лицу Зудилина он понял, что тот готов был применить силу, но Федор Ильич не мог, не имел права допустить этого. Тем более он действительно находится до прихода дивизиона в подвластном ему гарнизоне. «Какая-то чертовщина, дослужил до майора».

Мысли Бурлова были путаные, злые. Чтобы отвлечься от них, он начал шепотом читать наизусть стихи. Вдруг его внимание привлекли царапины на стене. Приблизившись, он разобрал буквы: «…Ночью прикончат. Прощай, Родина! Черкашин».

Федор Ильич достал записную книжку и начал списывать надписи. Вдруг он приостановился и изумленно уставился на стену: «Родиной торговать не заставите! — и ниже: Вчера пытали, конца не помню. Варов». «Так вот ты какой, Петя Варов!» — вспыхнуло огнем у него в груди. Бурлов взглянул на свернувшегося клубочком старшину с детским задиристым лицом и седыми волосами.

На улице быстро спускались сумерки. Федор Ильич прилег около Варова и вскоре уснул. Разбудил Бурлова легкий металлический скрежет и глухой треск. Открыв глаза, он увидел в проеме окна, за решеткой, чью-то голову.

— Кто здесь? — спросил он, приблизившись к решетке.

— Це я, товарищ майор, Федорчук. Пришел с командой от майора товарища Рощина, — послышался громкий шепот. — Сейчас я это заграждение выверну… Разнесу в щепки.

— Уходите, Денисович, немедленно! — сердито проговорил Бурлов.

— Товарищ майор! — взмолился старшина.

— У-хо-ди-те! — раздельно и зло повторил Бурлов. — Что с часовым?

— Ничего, вин солдат свий — понимае.

— Отправляйтесь к бойцам и передайте мой приказ, чтобы ни один человек не подходил сюда… Возможно, встретите генерала Николаенко или майора Рощина, доложите им.

— Слухаюсь! — разочарованно отозвался Денисович.

Бесконечной, пугающей стеной стояла вдоль дороги дремучая тайга. Мягкий лунный свет сочился сквозь сонные деревья. Где-то впереди взметнулось зарево пожара. Изредка из сопок застрочит японский пулемет. В ответ захлопают выстрелы с дороги, рявкнет орудие, застрочит пулемет.

Впереди автоколонны

разведывательной батареи, не торопясь, ползли тракторы с тяжелыми орудиями. Тридцатитонные махины оставляли после себя глубокую колею, развороченные ухабы, втиснутые в землю жидковатые мосты. На болотистых участках в орудие впрягались два трактора и выхватывали его на другую сторону с кучей болотного грунта. В таких местах Сергеева выходила из кабины и бежала к артиллеристам выпрашивать трактор.

Продвигались медленно. Избитая военная дорога, где еще недавно кипел бой, наводила на Валю страх. Она тревожилась за судьбу Анатолия, вздрагивала, сжималась в сиденье и закрывала глаза.

В Эсаульской пади артиллеристы свернули в сторону станции Пограничной. Колонна Сергеевой пошла быстрее. Вдали мелькнули один, два огонька, потом из молочной пади выплыли очертания построек. Новоселовка, — догадалась Сергеева.

За мостом, в мелком орешнике, виднелись орудия, на окраине деревни, вдоль улицы, прижалось к заборам и постройкам десятка два автомашин.

Впереди показался наспех сооруженный шлагбаум, две рогатины с перекинутой между ними перекладиной; на куске фанеры размашисто написано мелом: «Новоселовка. До фронта двенадцать километров». У шлагбаума, облокотившись на рогатину, неподвижно стоял регулировщик. Если бы не огонек его папиросы, можно было подумать, что он дремал и не слышал гул моторов.

Шофер остановил машину. Сергеева вышла из кабины и направилась к шлагбауму. Словно только теперь проснувшись, регулировщик встрепенулся и заторопился ей навстречу.

— Товарищ младший лейтенант! — еще издали воскликнул он. — А мы вас ждем!

— Земцов! — обрадовалась Валя. — Все здесь?

Да-а, все… — неопределенно протянул Земцов, отводя взгляд куда-то в сторону. — А майор… Стало быть… Скоро, должно быть, придет… Освободится…

Валя почувствовала в его словах недомолвку и забеспокоилась. Похоже было, что Земцов вот-вот расплачется: он часто моргал глазами и громко сопел.

— Что случилось, Земцов? — тревожно спросила она.

— Да вот… случилось… — все так же тянул Земцов, — товарища майора Рощина сюда, он бы все сразу уладил…

— Что уладил?..

— Майор Зудилин шуму наделал…

— Какой Зудилин? — даже испугалась Валя.

— Который у нас взводным был. Он здесь комендантом. Ну, и арестовал майора Бурлова.

— Как арестовал? За что? — вырвался крик изумления у Сергеевой.

— Кто его знает? Вы сходили бы к Зудилину, — нерешительно подсказал Земцов. — Он интересовался вами, спрашивал.

— Да-да, я схожу, — согласилась Валя. — Где он остановился?

— В доме старосты.

Сергеева разместила батарейные машины в глухих переулках и направилась к дому, где жил староста. С Зудилиным встречаться ей не хотелось. В ее памяти он остался, таким, каким его увозили из батареи: жалким, с быстро бегающими по сторонам глазами, угодливым, но весь его скорбный вид не вызывал сожаления. «Что у Федора Ильича. Могло получиться с ним? Возможно, Зудилин сводит, старые счеты? Но не мог же он не понять, что Бурлов здесь не при чем, что виновен сам…»