Тыл-фронт
Шрифт:
— Где есть быть переговоры? — с заметным напряжением спросил его Ковагоя.
— Здесь! — коротко бросил майор.
Генерал долго размышлял над его ответом и даже оглянулся по сторонам.
— Коросе! — согласился Ковагоя. — Мы будем… это — ходи, — генерал дополнил себя жестом руки, показав от и до.
Майор утвердительно кивнул головой. Японцы ходили около подъезда шеренгой, как на параде, придерживая левой рукой шашки. Изредка, не меняя положения головы, они перебрасывались короткими фразами.
Внимание Рощина привлекла собравшаяся на площади большая толпа китайцев.
— Митингуют! — подтвердил переводчик. — Председатель городской управы товарищ Гу, — подсказал он, когда на возвышении появился сухощавый китаец. — Спрашивает… Когда мы, китайцы, жили лучше: до японской оккупации или при японцах?
К штабу донесся многоголосый гул. Ковагоя с офицерами остановились неподалеку от Рощина.
— До японцев, — продолжал переводчик. — Хотите жить так, как раньше?.. Хотим жить лучше! Как русские… Ого! Спасай, майор; своих подопечных… Говорит: «Тогда уничтожайте японцев…»
Сухой ткнул в сторону разгуливавших японцев. Шум утих, толпа обернулась к штабу. Оказавшийся теперь впереди какой-то мужчина в промасленной спецовке вдруг подхватил камень. Толпа загудела и двинулась к японцам.
Рощин быстро встал и вышел на середину улицы. Позади он слышал близкое дыхание укрывавшихся за ним японцев.
Толпа остановилась. Мужчина бросил камень и, помахав Рощину рукой, выкрикнул:
— Шанго-о-о!
— Крепко вас любят китайцы, господин Ковагоя! — не оборачиваясь, проговорил майор, не рассчитывая на ответ, но генерал его понял.
— Да, китайцы были лояльны, — сухо ответил он.
Рощин быстро повернулся к японцу и холодно взглянул ему в глаза.
— Они бы вас сейчас растерзали! — жестко проговорил он.
— Да! — согласился Ковагоя. — Окоро нас нет сор дат.
В это время показался Смолянинов.
Член Военного Совета остановился на ступеньках. За ним стояли общевойсковой и артиллерийский начальники штабов.
Японцы приблизились парадным шагом, прищелкнули шпорами и поклонились.
— Я — есть нацарьник стаба Пятой императорской армии генерар Ковагоя, — представился японец. Я буду израгать наси…
— Вы будете молчать, генерал! — прервал его Смолянинов. — Советское командование не интересуют ваши изложения… Командующий Отдельной Приморской армии генерал Савельев приказал: с пятнадцати часов сегодня, до пятнадцати часов завтрашнего дня армию снять с занимаемых позиций и сосредоточить в пунктах, которые вам укажет начальник штаба. Сдать по описи все армейские склады, вооружение. Соблюдать полный порядок и полное подчинение. Сопротивление любых масштабов будет расцениваться как продолжение военных действий и… за последствия вы будете нести ответственность. Мое распоряжение нужно переводить вам на японский язык или вы его поняли?
Ковагоя молча поклонился, давая понять, что в этом нет необходимости.
— Доставьте генерала и его сопровождающих в пункт встречи, — обратился Смолянинов к Рощину.
— Господин генерар, — забеспокоился Ковагоя. — Стаб армии не имеет с некоторыми цастями связи. Эти войска могут… не знать о мире…
—
— В японском языке нет такого понятия, — поморщился Ковагоя.
— Такое понятие будет. Оно уже есть, — возразил Смолянинов. — И постарайтесь, генерал, чтобы все ваши войска знали о капитуляции. В противном случае я не могу гарантировать прекращения военных действий…
* * *
В этот же день дивизия подполковника Свирина заняла Хэндаохецзы. Последние пятнадцать километров передовые части шли в «коридоре» японских войск.
К вечеру в его штабе появился генерал Савельев. Это несколько обеспокоило комдива. Свирин знал, что в бою командующий «наведывается» в части только в исключительных случаях: «когда дело пахнет табаком». Сейчас же к этому, казалось, не было причин. «Возможно, японцы опять затевают провокацию», — подумал подполковник, пододвигая по просьбе командующего к нему карту.
— Не боитесь, что японцы съедят за ночь? — пошутил Савельев. — Дивизия в окружении хотя и битой, но армии?
— Кое-какие меры оборонного порядка пришлось принять, — неопределенно ответил Свирин.
— Воевал, наступал, а теперь обороняться надумал, — усмехнулся Савельев.
— Береженого и бог бережет!
— Так вот слушайте: наступайте! — изумил командующий подполковника. — В ночь создайте крепкую подвижную группу и девятнадцатого августа взять Харбин, хотя бы против вас восстала вся японская армия. Замедлением могут воспользоваться японцы. Нужно не дать им взорвать мосты по железной дороге, вывести из строя подвижной состав, предприятия, вывезти в Японию награбленные ценности. Сейчас главное у них не удержание территории, а время, время… Но учтите, подполковник, надеясь на вашу исполнительность, девятнадцатого августа я выбрасываю в Харбине авиадесант…
* * *
На следующий день Рощин выехал на Хэндаохецзинский перевал для встречи и разоружения частей Сто двадцать четвертой дивизии. Собственно, от дивизии осталось немногим больше полка.
Исключая возможность повторения военной авантюры, генерал Савельев приказал производить разоружение японских войск в поле и только после этого части направлять в места расположения лагерей.
Когда Рощин прибыл с колонной автомашин, группой офицеров и командой разведчиков Бурлова на Хэндаохецзинский перевал, до подхода головного полка Сто двадцать четвертой дивизии оставалось еще полчаса.
Спрятав машины в зарослях, майор разрешил офицерам и разведчикам осмотреть ближайшие форты Хайлинского узла сопротивления. Первый артиллерийский форт, в который они зашли, был разворочен крупнокалиберным снарядом. В двухметровом бетонном потолке зияло огромное отверстие. На полу валялись бетонные глыбы, куски арматуры, изуродованные рельсы, трупы. Тяжелую железную дверь в соседний каземат сорвало с петель и отбросило далеко вглубь хода сообщения. Следующий форт был разрушен полностью. Очевидно, в нем взорвались, боеприпасы. Остальные доты и капониры сохранились.