Тыл-фронт
Шрифт:
— Охотник, что ли? — спросил Любимов.
— Охотник! — пьяно засмеялся Алов. — Зверь, а не охотник. На него самого охотиться будут.
— Вот тебе на! Чего же полез туда, где таких зверей не любят?
— Полезешь, ежели жить хочешь! Один там сидит уже лет двенадцать, вот он к нему.
— Где, кто? — быстро спросил Любимов.
— Полковник Белозерский, — проговорился Алов. Спохватившись, он бычьим взглядом уставился на Любимова и закричал: — Ты что?
Но тот, пьяно качая головой, сонно промямлил:
— Окосели вы, Гордей Калистратович…
— И то правда! — облегченно выдохнул протрезвевший Алов.
* * *
У Любимова созрело решение. Уссурийск — слишком важный узел, чтобы там сидел какой-нибудь мелкий резидент. Обнаружив следы Золина, а возможно и самого Белозерского, можно будет вытянуть всю сеть, которую до сих пор не удавалось раскрыть. Значит, нужно быть там…
— Я дней пяток, — заплетаясь, предупредил Любимов, — не буду к вам ходить, Гордей Калистратович. Надобно в Муданьцзян за клеем, инструмент сыпаться начал.
Встретившись с Ли Фу, пограничник предупредил его, что уходит или на несколько дней или насовсем.
— Приходи, Лю-бим. Они ваши и наши враги и твое место — здесь, — напутствовал его Ли Фу. — Не опасно, идти? Может, мы мало-мало попугаем японцев?
— Эх, Ли Фу! На границе я могу гулять, как в саду, и никто не увидит, — ответил Любимов.
На заставу он добрался вечером, а через несколько часов с оперативной группой был уже в Уссурийске.
…Поимка двух диверсантов, Золина и Чертищева была сама по себе немаловажным событием. Но Любимов досадовал, что упустил главного — Белозерского Начавший сразу говорить, Чертищев мало что мог сообщить о нем. К вечеру возникло предположение, что Гулым и Белозерский где-то сошлись. В том, что Белозерский пойдет через границу, сомнений не было — больше ему податься некуда.
В дальнейших поисках диверсантов Любимов участия не принимал. Ему приказали отправиться в Спасск к генералу Савельеву, которого интересовали подробности о японских полевых частях и тыле.
Дежурный по штабу армии, к которому явился Любимов, сообщил, что командарм болен и приказал ему прибыть на дом.
В назначенный час лейтенант уже стоял у дома, окна которого были плотно затемнены. За домом виднелся: сад, не очень большой, с яблоньками и грушами, с высокими тополями вдоль забора.
На стук из ярко освещенного коридора выглянул высокий смуглый капитан. Узнав фамилию пришедшего, он предложил Любимову раздеться.
— Минут пять придется посидеть у печки, — предупредил он. — Пока одежда не нагреется. Теперь надевайте халат. Без этого военврач не пустит. И будьте понапористей, — шепнул он у дверей.
Когда Любимов вошел в кабинет, Савельев препирался со взъерошенным седым военврачом.
— Товарищ генерал… — хотел доложить Любимов.
— А? — обернулся к нему военврач. — Минуточку, старший лейтенант. Там, где лечит врач, нет генералов. Есть только больной и доктор.
— Ну, право же, мне незачем и нельзя ложиться, — упрашивал Савельев. — Температура
— Больше, чем достаточная, Георгий Владимирович. Больше, чем достаточная! Наконец, я отвечаю за вас! — сердито проговорил врач.
— Я лягу, лягу, — покорно пообещал Савельев. — Только дайте мне двадцать минут для дела.
— Ладно, я жду двадцать минут! — врач демонстративно уселся на диване.
— Простите, но это разговор Кочубея с Искрой, — полушутя заметил командарм.
Военврач встал, сердито взглянул на Любимова и направился к двери.
— Хорошо, я уезжаю. Но через полчаса вы должны быть в постели, — предупредил он.
Любимов видел, что Савельеву действительно нужен покой. Глаза генерала были воспалены, на щеках горел нездоровый румянец, он поеживался и кутался в халат.
— Во-первых, здравствуйте, товарищ Любимов, и располагайтесь. Во-вторых, как ваше здоровье?
— Благодарю, товарищ генерал. В общем — здоров, — ответил Любимов, чувствуя на себе пристальный взгляд командующего.
— Теперь можно будет подлечиться месяца два в госпитале, отдохнуть.
Любимов покачал Головой:
— Меня туда не посылали, и не по своему желанию я к ним попал. Они перенесли меня сами. Я этого не забуду никогда.
Беседа, занявшая около двух часов, была очень интересна для командующего: разбросанные на большом расстоянии посты партизанского отряда Ким Хона давали возможность следить за каждым передвижением японцев на Сабуровском направлении.
Когда Любимов вышел от командующего, было уже совсем темно.
В свежем воздухе угадывалось слабое дуновение весны. Безлунное небо казалось глубоким.
Задумавшись, Любимов чуть не столкнулся с кем-то в темноте.
— Простите! — проговорил он, отступая в сторону.
Раздался легкий испуганный возглас:
— Кто это?
Любимов сразу узнал этот голос.
— Зина! — воскликнул он, протягивая руки. — Зина…
4
Две ночи по приказу штаба дивизии Рощин выставлял усиленные секреты. Бойцам он объяснил, что это вызвано бегством диверсантов, которые намереваются пробиться через границу в Маньчжурию.
Третья ночь выдалась бурной. Треск тайги и завывание ветра заставляли Земцова вздрагивать и настораживаться. Вслушиваясь в гулкий рев непогоды, он с завистью поглядывал на тускло освещенные окна землянок. А мысли, помимо его воли, залетали далеко, в родной домишко, где спит сейчас усталым сном жена, разметались голопузые ребятишки.
Вдруг в кустах он скорее почувствовал, чем заметил, промелькнувшую тень. Земцов инстинктивно попятился назад и уперся спиной в машину. В душе слегка зашевелился страх. «Показалось или правда? Может, зверь какой? Стрелять или ждать? Нужно кричать „Стой!“ А кому?» Но когда тень скользнула по направлению к батарее, Земцов, не отдавая себе отчета, выстрелил и присел около машины.