У бирешей
Шрифт:
«Мал-помалу»
Не знаю, каким образом добрался я до дома. Кажется, я посадил своего щенка в тачку и прикрыл его фуражкой, потому что было уже холодно. Кто, размышлял я, сделается его убийцей? Интересно, шкуродер и мне будет повторять все те же слова, когда мою собаку прикончат? Помнится, я сделал остановку, собрал оставшиеся рекламные буклеты, скомкал их в шарики и соорудил подобие подстилки, чтобы щенку удобнее было лежать. Когда я дошел до дома и остановился перед бальной залой, с дверей которой уже были свинчены оба фонаря, я обнаружил, что щенок изгрыз всю бумагу. Тетушка, по-видимому, уже давно меня поджидала, она стояла на крыльце озябшая,
Один раз по пути я сделал остановку. Все произошедшее в лачуге Йеля Идезё заново проплыло в моем сознании. Все это уже было прошлым! Припоминаю: я присел на корточки посреди дороги, залитой лунным светом, чтобы опорожнить кишечник. Но было уже поздно. Трусы были перепачканы, форменные брюки совершенно мокрые. Я стянул с себя то и другое, выкинул трусы и при первой возможности вымылся в ручье. В полуголом виде я побрел дальше. Нижняя часть униформы была сложена в тачку рядом с собакой.
До того я, кажется, завернул в «Лондон». Во всяком случае, я ясно припоминал разговор между Наоборотистым и Цердахелем — они, оба пьяные, сидели за столиком, за которым я утром сидел с Де Селби. «Воспоминание обманывает», — утверждают биреши. Возможно, это так. Потому что то, что осталось в моей голове от услышанного разговора, по сей день кажется мне невозможным, нереальным — хоть позже мне неоднократно доводилось слышать, как дети распевают ту песенку, которую я с того самого вечера запомнил наизусть, услышав ее тогда, кажется, из уст Цердахеля:
Всем прочим детишкам она
порой улыбнется,
Бывает, сыграет и с ними в игру
“шаг вперед, шаг назад”
*
.
Но если бы не было биреша-дитятки —
ах! и увы! —
Ну что бы, скажите, они без него
стали делать?
“Шаг вперед, шаг назад”, как я выяснил позже, некогда было распространенным именем в этих краях. Позже на смену ему пришло другое имя, показавшееся более метким: “Фелутон”, венгерское слово, близкое по значению 12.
Когда я, с моим псенком на руках, завернул в трактир, где Наоборотистый утром катал шары на игральном столе, который теперь был закрыт темной тканью, я стал свидетелем следующего разговора. Сначала Инга пригласил меня подсесть к их столику, за которым он расположился вместе с евреем, но я вежливо отклонил предложение. Цердахель заметил мне на это, что я прав. Я поостерегся истолковать его одобрение как доказательство симпатии — ведь за недолгое время пребывания в Цике я пережил более чем достаточно, чтобы не спешить воспринимать подобное поведение как знак дружбы. Возможно, если бы я к ним подсел, Цердахель чрезвычайно обрадовался бы. После короткого обмена репликами повисло молчание, оба они возобновили разговор лишь после длительной паузы.
«На чем мы остановились?» — первым спросил Наоборотистый.
«Я говорил о том, что ты крайне удивишься, если мы попытаемся вычертить линии, отображающие развитие наших семей — например, упадок семейства
«Не преувеличивай», — сказал Наоборотистый.
«Я не преувеличиваю, — спокойно возразил Цердахель. — Я знаю, что это так!»
«И что же ты знаешь?»
«У тебя есть сын», — объявил еврей с таким видом, будто произносил пророчество.
«Что?!»
«У тебя есть сын!»
«И каким же образом мне выпала такая честь?» — насмешливо спросил Наоборотистый.
«Благодаря стечению обстоятельств», — значительно произнес Цердахель.
«Но ты же знаешь, это абсолютно исключено», — Наоборотистый вдруг тоже сделался серьезен. Зато пришла очередь Цердахеля расхохотаться.
«Пожалуйста, не смейся», — сказал Наоборотистый.
«Я не смеюсь. Клянусь твоими яйцами! — торжественно возгласил Цердахель и с поклоном привстал с места. — Да, клянусь!»
«У меня нет яиц! — разозлившись, рявкнул Наоборотистый. — И ты это отлично знаешь!»
«Говорю тебе еще раз, — произнес Цердахель тем же тоном, — клянусь тебе: у тебя есть сын!»
Я отвернулся, потому что происходящее казалось мне крайне пошлым, однако Цердахель, не обращая внимания на мое недовольство, продолжал свою речь: «Тебе достаточно оглянуться через плечо — вот он перед тобою стоит!»
Я резко обернулся и встретился взглядом с Ингой — он смотрел на меня в растерянности.
«Кто стоит?» — недоверчиво спросил он.
«Это Фелутон. Твой сын!» — сказал Цердахель, указывая на меня.
«Ты что, ненормальный!» — завопил Наоборотистый. Однако и он, и я вдруг поняли, что Цердахель сказал правду.
Как я узнал позже, венгерское слово “фелутон” является переводом немецкого “halbwegs”13. Так звали пса Де Селби. Выходит, это было мое имя.
«Все мы отчего-то, — сказал мне Де Селби в то утро, — плохо справляемся со своей жизнью. Это касается и вас, и меня!»
«Тогда попробуй справиться с другой жизнью!» — говорят биреши.
Часть II
БОЛЬШОЙ
ПОТЛАЧ
«Наша история — узел, который завязывается,
когда его развязывают», — говорят биреши.
Глава первая
ТИФ
Первое время моей болезни, которая началась столь внезапно в лачуге шкуродера и продолжалась несколько недель, я был все равно что мертв.
Скрючившись, подтянув колени к самой груди, лежал я под одеялом, круглившимся надо мною наподобие хлебной корки. Иногда, в результате непроизвольного движения, из-под одеяла, как зверь из засады, выскакивала правая нога. Глазные яблоки и глазницы болели, и мне казалось, будто все мое тело облекала тонкая, натянутая, готовая лопнуть оболочка, как на колбасе. Ход времени беззвучно отсчитывали мои веки — по-видимому, единственные частицы тела, которые тогда еще принадлежали мне и подчинялись моей воле. Они, во-первых, пропускали в мое сознание образ маленьких, светлых окон бальной залы, куда перенесли мою кровать: тетушка надеялась, что так я скорее пойду на поправку. Во-вторых, на веках задерживались образы, рождавшиеся где-то внутри меня и медленно выбиравшиеся наружу сквозь глазные яблоки. Руки мои были крепко стиснуты в кулаки; в них были зажаты деревянные большие пальцы — две миниатюрные кегли.