У чужих людей

Сегал Лора

Я по-прежнему любила миссис Левин, когда она смотрела не на меня. Но я уже не надеялась с ней сблизиться. Она обращалась ко мне с одними теми же словами, а я отвечала одним и тем же тоном; в нашем общении было что-то ритуальное. Если я праздно сидела у камина, она обыкновенно говорила:

— Неужели тебе не хочется написать письмо родителям?

— Что-то настроения нет, — отвечала я.

— Боже мой, — сетовала она, — в жизни не видела, чтобы ребенок готов был целыми днями валандаться без дела.

— Я не валандаюсь без дела, — возражала я. — Я смотрю на огонь.

— На все готов ответ, — сетовала миссис Левин, и тут вступала Сара:

— Перестань, мама. Оставь ее в покое.

Размышления о Саре я откладывала до позднего вечера и,

только уже нырнув в постель, давала волю воображению: придумывала самые невероятные ситуации, обращенные ко мне речи Сары, собственные поражающие глубиной соображения и возбуждалась настолько, что не могла заснуть. В конце концов из эпизодов моей жизни в разных семьях сложилась многосерийная сага, которую я пронесла сквозь годы. В этом сериале появлялись новые действующие лица, но главной героиней неизменно была бледная девочка с длинными темными волосами и скорбным взглядом. Она часто плакала, людей сторонилась, предпочитая страдать в одиночестве. Я досадовала на себя за то, что днем я совсем другая: всегда стремлюсь туда, где люди, но так и не отучилась подслушивать под дверью, — а вдруг там говорят обо мне? Прежде чем войти в комнату, необходимо было собраться с духом, заготовить какой-нибудь ничтожный предлог или умную фразу, — как будто если просто откроешь дверь и войдешь, наверняка попадешь в дурацкое положение.

Глава четвертая

Иллфорд: супружеская пара

Уже в отрочестве тетя Труди и дядя Ганс показали мне письмо про розу, увенчанную снежной шапочкой, которое я послала им из лагеря в Доверкорте. Я смутилась: значит, они клюнули на мои пропагандистские приемчики. Выяснилось, что они разослали копии письма в комитеты помощи беженцам, и оно так тронуло одно семейство по фамилии Уиллоби, что они решили оплатить моим родителям въезд в Англию по так называемой супружеской визе. (Словами «супружеская пара» условно обозначались муж с женой, которых нанимали в качестве дворецкого и кухарки. В ту пору только виза для прислуги предоставлялась иностранцам без малейшей проволочки, поскольку Англия нуждалась в пополнении стремительно сокращавшегося обслуживающего класса. По стране тогда ходил анекдот про молодую женщину из богатой венской семьи, прибывшую по такой визе в английский дом, владельцев которого она считала своими спасителями. Наутро юная дама, накинув на себя синий крепдешиновый пеньюар с кисточками, спустилась в столовую в половине одиннадцатого, ожидая, что ей подадут завтрак.)

Мое представление о первых месяцах пребывания родителей в Англии сложилось из маминых писем мне в Ливерпуль и ее же рассказов в последующие годы. На юг они ехали целый день. Мистер Уиллоби встретил их в Меллбридже и с вокзала повез в Иллфорд-Виллидж (в графстве Кент). День клонился к вечеру. Небо в той части Англии необъятное. Округлые холмы полого вздымаются. Едва заметные верховые тропы, а также изгороди между полями тонко к любовно, подобно карандашу Сезанна, очерчивают контур владения со всеми его неожиданными извивами. Там и сям виднеются купы старых-престарых вязов. Машина ехала проселочными дорогами. По обеим сторонам тянулись изгороди из лещины. За голыми стволами привольно раскинулась земля. Мама была очарована приютившей ее страной. Свернув в распахнутые ворота, машина покатила по усыпанной гравием дорожке к красивому, благородных пропорций дому, обогнула его, и мистер Уиллоби высадил моих родителей у двери черного хода.

Миссис Уиллоби — она ожидала их на кухне — была очень любезна. Вы, наверно, устали с дороги, сказала она, вам надо отдохнуть. Она велела отцу принести вещи и по вымощенному каменными плитами коридору подвела их к узенькой деревянной лестнице для прислуги; одолев два пролета, они очутились в спаленке под самой крышей. Двери в спаленке не было. Ничего, сказала миссис Уиллоби, завтра Грозманн повесит занавеску. Кусок ткани она найдет, а пока что нужно просто отдыхать, сегодня и думать нечего о работе, но если позже миссис Грозманн вдруг захочет спуститься вниз,

миссис Уиллоби покажет ей, где стоит расхожая посуда и в каких чашках подавать хозяйке чай по утрам. Миссис Уиллоби любит, чтобы его приносили на подносе ровно в семь. Но сейчас не стоит ни о чем беспокоиться, надо разобрать вещи и устроиться на новом месте, как дома. Мама запротестовала: она сейчас же пойдет в кухню вместе с миссис Уиллоби.

Из-за хозяйского плеча она заглядывала в шкафы с посудой, в кладовки, в чуланчики с метлами и вениками, в посудомоечную и буфетную, где полки ломились от еды. Может быть, миссис Грозманн проголодалась и не прочь слегка перекусить на ночь? — спросила миссис Уиллоби. Она оставит для них яйцо на кухонном столе. Ну, и раз уж они сюда пришли, она готова показать миссис Грозманн парадную часть дома. Они опять прошли по каменным плитам коридора, миссис Уиллоби отворила затянутую зеленым сукном дверь, и они оказались в зале, где пол был покрыт ковром. Это библиотека, сказала миссис Уиллоби. Какая чудесная комната, восхитилась моя мать и добавила, что у нее есть одна просьба: может быть, миссис Уиллоби посоветует ей какую-нибудь книгу, чтобы она побыстрее овладела английским языком? Нет ли у миссис Уиллоби «Саги о Форсайтах»? Мама читала ее по-немецки, и благодаря знанию сюжета ей будет легче воспринимать английский текст. Нравятся ли миссис Уиллоби книги Голсуорси? Не знаю, есть ли у нас эта книжка, сказала миссис Уиллоби; однако позже мама сама отыскала роман на полках, и ей разрешили его взять, при условии что, прочитав, она сразу поставит его на место.

— Это наша гостиная.

— Ах, рояль! — вырвалось у моей матери. — «Бехштейн», нет?

И она рассказала миссис Уиллоби, что дома у нее было пианино «Блютнер», но его забрали нацисты; а музыке она училась в Венской академии.

— Неужели? — отозвалась миссис Уиллоби. — В таком случае, когда никого не будет дома, обязательно заходите сюда и играйте в свое удовольствие.

Мама была разочарована. Ей хотелось намекнуть англичанке, что она тоже была состоятельной дамой, жила в хорошо обставленной квартире, а у ее мужа имелся свой Herrenzimmer [24] .

24

Кабинет (нем.).

— Мой муж работал бухгалтером, — сообщила мама, — как и ваш супруг, нет?

— Вот как? — отозвалась миссис Уиллоби. — Мистер Уиллоби, знаете ли, государственный служащий.

— А мистер Грозманн работал в банке, — парировала моя мать. — Основным… Как это называется?.. Шеф– бухгалтером.

— Главным бухгалтером? — подсказала миссис Уиллоби.

— Да, главным бухгалтером. И он… как сказать?.. organiziert?

— Организовал? — снова подсказала миссис Уиллоби.

— Да. Организовал всю систему бухгалтеров.

— А-а? — вопросительно пропела миссис Уиллоби. После чего вручила моей матери листок — собственноручно составленную инструкцию, которую следовало повесить на внутренней стороне кухонной двери. Это был список комнат и дней недели, в которые прислуге полагалось проводить уборку поочередно в каждой комнате. Моя мать искренне поблагодарила миссис Уиллоби. У нее самой такой системы никогда не было, но она будет очень стараться, чтобы угодить миссис Уиллоби. Еще раз поблагодарив миссис Уиллоби за визу и работу, она попросила запастись терпением.

За работу в Иллфорд-хаусе моим родителям положили жалованье: фунт в неделю на двоих. Точнее, за фунт в неделю наняли мою мать, но с оговоркой, что отцу разрешается жить и питаться в доме, за это на него возлагаются обязанности дворецкого и — по мере надобности — подсобного рабочего. Как всем английским слугам, им полагались выходные: полдня по четвергам и полдня в каждое второе воскресенье месяца.

В первый вечер по приезде в Иллфорд, уже улегшись спать, отец в темноте окликнул маму: