У подножия Саян
Шрифт:
Эрес, успевший обследовать машину, сходил к строителям, хлопотавшим у нового гаража, принес несколько тесин, ножовку, молоток, гвозди. Через несколько минут, улегшись боком на тесинах, он уже перебирал и затягивал передаточные шестеренки. Затем снял грохот, натянул ослабленную сетку, выверил натяжение тросов. Он был рад тому, что ничего особенного с машиной не случилось и ее можно быстро починить. Он так увлекся, что не замечал удовлетворенных взглядов Тос-Танмы. Она деловито подвязывала метлы, наблюдая за девушками.
В полдень веялка была на ходу. Можно было начинать работу. Первыми к приводной ручке встали Бичииней и Долаана. Вскоре их сменила другая пара. Возле веялки
Эрес сменял тетушку.
— Ну, теперь ты, тьма-тьмущая, — приговаривала она, уступая Эресу место.
Вечером, возвращаясь с тока, Эрес почувствовал смутное беспокойство. Он тщательно вспоминал все, что было днем, однако ничего особенного в своем поведении, разговорах с девушками и Тос-Танмой не нашел. И вдруг его словно в бок толкнуло.
Хозяева дома, где он провел первую ночь, настояли, чтобы он непременно занял кровать, на которой до него спали их дети. Как ни упорствовал, а пришлось уступить. И вот теперь своя же уступчивость вызывала досаду.
...Солнце садилось за горные вершины. Тихо. На берегу Улуг-Хема, как изваяния, неподвижно застыли мальчишки с удочками. Лишь изредка то один, то другой позволял себе поежиться или осторожно потянуть руку к спине: наседали комары.
Улуг-Хем был прекрасен. Он зеркально струился и, казалось, пел тихую вечернюю песнь... На волнах играли краски заката. То и дело они смывались набегающей рябью и вновь оживали.
Эрес пошел вдоль берега, размышляя о прошедшем дне. Смешливая Бичииней, сдержанная, рассудительная Долаана и богатырша Тос-Танма... Они ему по душе, и это уже было много для новичка. Как-то сложится дальше?
Долго бродил он по песчаным отмелям Улуг-Хема, пока вконец не доняли комары. Вернулся, когда все спали. Он не прошел в горницу, где стояла кровать, а лег в сенях, подстелив охапку соломы.
Утром по дороге на ток он почувствовал необыкновенную легкость. Всем своим существом Эрес впитывал пряный живительный воздух полей. Тугой, рвущийся с гор ветер забивал дыхание. Ощущение легкости не проходило. Он даже остановился, прислушиваясь к самому себе, и вдруг понял: то, что мучило его последние дни — ревность, горечь измены, — ушло, будто выдернули наконец наболевший зуб.
...Девушки уже были на местах. По тому, как весело они ответили на приветствие, Эрес понял, что они уже не считают его чужаком. И от этого на душе стало еще светлей. Ему захотелось сделать для этих работящих девчонок что-нибудь хорошее.
В самом дальнем углу навеса стояла еще одна веялка, и он подумал, что было бы неплохо ее восстановить. Правда, на двух веялках работать хлопотнее, но ведь время дорого. К тому же в глубине души он надеялся расположить к себе председателя колхоза, сломить его недоверчивость. Сидят себе в конторе, покуривают, а дела в колхозе пусть себе идут ни шатко ни валко, как в старые времена, в полудреме. Эрес вспомнил: «Долаана — действительно огонь, только не надо его раздувать, и он погаснет». Ишь как!.. Припомнил он взгляд Кончука, как бы невзначай брошенный на говорившего, — в нем было одобрение. Эрес окончательно понял, что его приняли без особого восторга. Хотя и посетовали на то, что молодежь не задерживается в селе, спровадили на ток, надеясь, что он опростоволосится. Он поймал себя на мысли, что просто злится и все преувеличивает. Может быть, потому, что в глубине души недоволен своей неопределенной должностью. Один — среди женщин. И он все-таки наладит эту чертову веялку. К тому
Бегло осмотрев машину, Эрес решил: попытаюсь.
Нужно только заручиться поддержкой тетушки Тос-Танмы — некоторая осторожность все-таки не помешает.
Вот она как раз сидит и связывает метлы.
— Там еще одна машина ржавеет, — начал он хмуро, кивнув в угол навеса.
— Хорошая была машина, тьма-тьмущая, — отозвалась тетушка Тос-Танма и так потянула шпагат, что он с треском лопнул. Она что-то проворчала насчет качества шпагата и снова — о веялке: — Поломать-то ее поломали, а исправить некому, наши таргалары только на словах все знают и все умеют.
— Может, и ее посмотреть? — озорно блеснув глазами, вставила Бичииней.
Эрес усмехнулся, подделываясь под ее смешливый тон, ответил:
— Что ж смотреть, надо сделать. — Он совсем не был уверен в успехе.
Бичииней оценила незлобивость Эреса, а тетушка заметила:
— Вот-вот, и я бы сказала то же, будь я мужчиной, тьма-тьмущая. — Все засмеялись, глядя на мощную Тос-Танму.
Не теряя времени, Эрес сходил на подстанцию, выпросил там плоскогубцы, куски проволоки и резину. Вскоре под навесом застучал молоток. В тот день он только и занимался своей веялкой. Чтобы не ввязываться в разговор с девушками, не подходил к ним. Нервничал. В свою очередь тетушка Тос-Танма всячески удерживала своих подопечных от излишнего веселья — эта женщина обладала большим тактом, чуткостью, понимала, что хиханьки Эресу сегодня ни к чему.
Вечером, когда ток опустел, вконец усталый Эрес прилег на старые мешки.
— Что, сынок, торопиться-то? — Услышал он голос тетушки Тос-Танмы.
— А я и не тороплюсь. Видите, отдыхаю.
— Я о машине...
— А... Да она уже готова, тетушка. Вот только надо бы опробовать ее, и все. Одному не хотелось.
Он просто боялся при всех испытывать: вдруг не получится. Засмеют! Теперь же, не дожидаясь ответа, подошел к рубильнику, укрепленному на одном из боковых столбов навеса, и, внутренне сжавшись, замкнул контакт. Машина вздрогнула, как застоявшийся конь, почуяв на себе бывалого седока, и мерно затрусила всеми своими решетами.
Эрес, скрывая волнение, внимательно осмотрел подвижные части веялки, заглянул в поддон — все шло, как надо. Тетушка Тос-Танма тоже обошла машину со всех сторон, даже взяла с выкидного грохота горсть натрушенной половы, провеяла в руках, по-хозяйски проверяя, нет ли в ней зерен. Нет, зерен на ладонях не осталось, значит, все в порядке.
— Как новенькая, тьма-тьмущая! — Заключила она и, довольная, засмеялась, отчего ее грудь, обнаженные плечи заколыхались. Глаза тетушки Тос-Танмы куда-то исчезли, на их месте искрились лишь узкие щелки, а лицо... Широкое лицо ее сияло той радостью, которую может испытывать только человек, до бесконечности добрый к людям, глубоко уважающий их труд и умение.
— То-то удивится наш почтенный Кончук! — Она миро прищурилась: — Ему ведь все время мерещатся трудности. Теперь с зерном за два-три дня управимся, как считаешь?
Эрес ликовал. Еще бы! Ведь он пустил в ход две зерноочистительные машины, одна из которых завтра заменит десяток девичьих рук. Сейчас он испытывал к девушкам нежность. Жаль, что их нет... «Вот тебе и забыл родной язык», — вспомнил он, как уколол его старик с таволожкой во рту. Нет, он ничего не забыл за время службы на границе: ни языка, ни обычаев, ни почтения к старшим. Наоборот. Он, Эрес, многое там приобрел, многому научился — настойчивости и трудолюбию, по крайней мере. Вот и тетушка Тос-Танма им довольна. И глядит ласково, смеется.