У подножия Саян
Шрифт:
— Почему не поете с нами? — крикнула одна из девушек.
— Он еще не привык к нам, бедняжка, — отвечал ей задорный голос.
— Ничего, приучим.
Остались позади покрытые, точно ковром, луга клевера, хороводы белых берез, машина уже мчалась по селу. А девушки продолжали петь:
Колхозному парню лихому Клятву верности я дала. Не ждите, что нарушу Эту клятву святую.У правления машина остановилась. Доярки расходились
— Девчата, завтра ровно в пять! Парни нашего аала не будут ждать опоздавших! — вдогонку крикнул Шавар-оол, направляя машину в гараж.
Лапчару еще долго слышались девичьи частушки.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Нет, говорят, на земле более умелого мастера, чем сама природа. Серебряной ниточкой начинается высоко в горах Шивилиг, там, где и в самое жаркое лето сверкает белизной снег. Спускаясь по крутым ущельям, склоны которых богаты разнообразными деревьями, ягодными кустарниками, целебными травами, он как бы вбирает в себя их аромат, живительную силу. Поэтому вода Шивилига считается целебной, как та, из сказочного кувшина, способная оживлять людей. Богата природа! А что же человек?
Думаю, если бы на берегу Шивилига не стояло бы село, которое ночью и в непогоду светится электрическими огнями, если бы буйное разноцветье, скрывающее с головой всадника, не соперничало бы с золотым морем хлебов, природа проиграла бы от этого, не была бы она так красива и богата. Красота ее зависит от человека.
Раньше у тувинцев бытовало понятие «горькая зима». Да, зима не была желанной гостьей для людей, которые не знали ни теплого удобного жилья — только юрты, ни одежды — только шкуры, чей желудок часто был пуст. Тогда дети, заметив из дырявой юрты выпавший в горах снег, ежась от холода, тянулись к огню в ожидании близких морозов. Теперь дети с нетерпением ждут снега: для хорошо одетого, обутого и сытого человека, живущего в добротном доме, мороз не страшен, он для него забава, к тому же бодрит, придает силу.
Летнее солнце еще не выглянуло из-за таежных вершин, а село уже проснулось. Новый трудовой день начинается в селе, на полях, на далеких чабанских стоянках. Вот идет председатель. Он внимательно всматривается в каждого, кого встречает на улице, отмечая про себя, где работает этот человек, чем занимается. Сам Докур-оол работает от зари до зари, хотя других, особенно Илюшкина, часто предостерегает: «Береги силы, здоровье».
Как ни рано приходит он в правление, его уже дожидаются там люди, покуривают у конторы. Они знают: председателя можно застать рано утром, опоздай на несколько минут — уедет на фермы, на поля, в район. Вот и идут со всеми вопросами. Председатель здоровается, проходит в свой кабинет. За ним — все ожидающие.
Следом приходит парторг, а потом появляется тетушка Орустаар. Почтовая машина из райцентра приходит рано, и почтальон первым делом доставляет почту в правление, затем в больницу, школу, лесхоз и так далее, по установившемуся маршруту в дома колхозников. Не любит тетушка, когда нетерпеливые молодые люди, перехватывая ее на улице, спрашивают, нет ли им писем или журнала. «Оо хосподи, хорошо ли, когда тебе мешают доить корову или поднять сено вилами на зарод?» Те, кто ее знает, не мешают тетушке Орустаар. Однажды утром она
— Ну, коли сам не пишешь, придется тебе для других поработать. Ты ведь на ферму сейчас?
— Туда, машину жду.
— Вот, передай два письма дочке Сандана. Она ведь у вас?
— Да, доярка, — Лапчар старался говорить спокойно.
— Наверно, на чайлаге ночует с девчатами. Холостые, что им взад-вперед ездить. Конститус знаешь? — спросила она серьезно: — Тайна переписывания, значит, читать нельзя чужие письма.
— Знаю, знаю, тетушка, — рассмеялся Лапчар.
— Оо хосподи, людское дело писать, мое — таскать, — и она быстро исчезла.
Лапчар посмотрел на обратный адрес: конечно, от Эреса. «Ничего-то ты не знаешь, друг детства», — подумал с горечью Лапчар.
— Парни нашего аала, поехали! — Машина остановилась в двух шагах от него, приветливое лицо Шавар-оола высовывалось из кабины. Лапчар и не слышал, как он подкатил.
У дома бригадира спешился всадник.
— Мать Достак-оола приехала! — закричали дети. Жена бригадира Манмаа посмотрела в окно:
— Ойт, правда, сестра Чанмаа. Вы почему так громко называете имя старшего? Он скоро женится, у него дети будут, как вы. Идите, идите, играйте на улице, — выпроводила она детей.
Привязав коня, Чанмаа вошла в дом.
— Мы тебя ждем, ждем, — поздоровавшись с сестрой, Чанмаа загремела посудой.
— Я смотрю, что за лихой всадник к нам подъехал, — вышел из другой комнаты Дозур-оол.
— Где уж там! Отъездили свое, теперь только шагом, и конь пугливый.
— Вороной что надо. Плетью не даст взмахнуть, — восхищался Дозур-оол.
Отворилась дверь — и на пороге показалась Янмаа, третья сестра.
— А куда председатель собирается после обеда? — спросил ее Дозур-оол, глядя на сестер, так похожих между собой: у всех трех русые волосы, что не часто встретишь у тувинок, приятные округлые лица. Но его Манмаа, отметил он с удовлетворением, младшая из сестер, красивее всех.
— Собирается? Да он как ушел утром — и все. Обедать не приходил.
— Дело есть, — заторопился Дозур-оол, направляясь к двери. «Большой разговор тут будет. Договорились, наверно», — усмехнулся он про себя.
Сестры остались одни. Три сестры, как три ножки очага. За вкусным ароматным чаем не один час продолжалась их беседа.
— Сколько же откладывать, жалко парня-то, как старается. В следующее воскресенье — последний срок, — подытожила всеми уважаемая Янмаа.
— Хоть бы все обошлось, — с сомнением сказала Чанмаа, которую разговор этот касался больше остальных. — Ведь не слышали от нее ничего.
— Но ведь родители-то согласны, наверно, и с ней говорили. Как же можно не слушаться их? — вступила в разговор младшая сестра, Манмаа. — Ведь мы все только для них, для детей наших стараемся.
— Значит, ей надо заблаговременно отпроситься, — сказала Чанмаа.
— За этим дело не станет, — покачала головой Манмаа. — Сестра все устроит, правда, Ян?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Возле сыроварни, что расположена рядом с опустевшей фермой, поблескивают пустые бидоны, Лапчар относит их к машине, ставит в кузов.