У подножия Саян
Шрифт:
— Ну что, Сергей Тарасович? — Наконец обратился он к Петренко.
— Я дал трехдневный отпуск одной доярке, учитывая...
— Правильно, сам распоряжайся своими доярками. А то вот Дозур-оол, видишь, лошаденку без подписи председателя дать не может. Нечего перестраховываться, поручено тебе какое-то дело — руководи, думай и отвечай за него!
Докур-оол всячески уходил от конкретного разговора, но Петренко не думал отступать.
— Лапчар Ирбижей тоже исчез. А теперь выяснилось...
— Знаем, дорогой Сергей Тарасович, — Докур-оол тяжело поднялся со своего
— Так почему это получилось, вот что я хочу знать, отчего вода замутилась.
— Может, водяной объявился? — Докур-оол громко рассмеялся.
— Я отвечаю за работу фермы, с меня будете спрашивать, — продолжал Петренко, чувствуя обиду при смехе председателя.
— Верно, — уже серьезно сказал Докур-оол. — Пропадет ягненок, мы с чабана спрашиваем, а тут люди. Все выясним, Сергей Тарасович. А Шериг-оол знает? — подумав, спросил тарга. — Ведь они оба комсомольцы. Пусть с них комсомольское собрание и спрашивает.
— Чего он так запереживал? — недовольно спросил Дозур-оол, когда Петренко ушел.
— Как не переживать, сразу двое с фермы исчезли... Бывший в лесу должен погасить костер. Надо прекратить всякие разговоры о свадьбе. Ветер может далеко разнести, — и внимательно посмотрел на бригадира.
— Женщины развели его, пусть они его и гасят, — отвечал Дозур-оол. — Сваты переругались, Сандан переехал на другое место.
— Мужики тоже! У детей их теперь ничего не получилось, а не у них. Чего друг друга дергать теперь.
— Вот если б вы, Дулуш Думенович, заехали к ним. Они вас послушают.
— По пути загляну. Они, конечно, не дети, чтоб их учить, но... А ты не кружился бы в селе, а съездил бы в Хендерге, к животноводам.
— Да я ж недавно там был.
— Ну что ж? Посмотришь, как заготавливают корма, и беглецов заодно захватишь.
— Да, там у него сестры. Раз туда вместе направились, не хотят ли они пожениться? Нынче молодежь быстро сходится и расходится. Табунщик коня своего не меняет так скоро.
— Не знаю, не знаю, с меня хватит, и какая нам разница, женятся они или нет. А в Хендерге ты все-таки съезди.
После обеда всадник рысью выехал из села и взял путь на перевал.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Приезд Лапчара, да еще с девушкой, был полной неожиданностью для его родных. Хотя Лапчар несколько раз говорил, убеждал, что приехал он просто их навестить, девушка не невеста его, а просто знакомая, сестра отказывалась поверить в это. Даже после того как Лапчар сказал, что Анай-кыс — невеста Эреса, сына недавно умершего Оюна Херела, сестра надеялась втайне, что это не так. Она изо всех сил старалась хорошо угостить гостей, приехавших из-за большого перевала. Закололи жирного барана. Хан — кровяную колбасу — положили на одну тарелку для Лапчара и Анай-кыс. Баранину они ели тоже одним ножом. Первую чарку араки зять преподнес Анай-кыс. Сыр сестра протянула первой Анай-кыс.
Анай-кыс чувствовала себя неловко, но их радушие расположило ее, помогло стать свободней.
Лапчар сказал, что пора возвращаться. Сестра и зять были искренне расстроены. Три года не виделись, как он в армию ушел, и так скоро уезжает. Даже у сестры, рядом, не побывал, обидятся.
— Я же говорю, — убеждал Лапчар, — у нас не свадебное путешествие, а приедешь к ним, тоже скажут, разъезжает со своей невестой. Потом приедем... то есть приеду... в отпуск. А сейчас не удерживайте нас, работа у меня, и Анай-кыс нельзя больше задерживаться.
— Если ты так беспокоишься о ее работе, — продолжала настаивать сестра, — значит, она тебе не чужая, и вез ее в такую даль. Шило в мешке не утаишь, голод не спрячешь — есть захочешь. Посмотрим, с кем ты в другой раз к нам приедешь.
— Посмотрим, — сдержанно отвечал Лапчар.
На следующее утро, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, они уехали. Кони без понукания неслись через широкие луга, пофыркивая и играя головами. Чинно прохаживались поодаль золотистые турпаны, поднимались в воздух нарядные утки. С болота взлетела большая белая цапля.
— Скоро улетят они от нас вместе со своими птенцами, — сказала Анай-кыс.
Лапчар молчал, о чем-то задумавшись.
— О чем думаешь, брат?
Оп посмотрел ей в глаза.
— Петь хочется.
— В чем дело? Пой.
Там, где журавль прокурлыкал, Мне жить захотелось. Сестер моей любимой Родней назвать захотелось. Там, где турпаны застрекотали, Мне аал поставить хочется. Братьев моей любимой Родней назвать мне хочется.Пению Лапчара вторили турпаны «каак-каак» и журавли «курап-курап», с болота неслось утиное «оош-оош».
— Как в сказке о Золотом Озере: человек запоет, птицы подпевают, — засмеялась девушка.
— Да, Анай, как в сказке. Вот такой край — Хендерге!
— А эти частушки поют в Хендерге или твои собственные? — Анай-кыс лукаво посмотрела на него.
— Никак не мои!
— Твои!
— Нет, Анай, — отрицал он уже не так решительно.
— Твои, — улыбалась она.
— Пусть будут мои, — сдался Лапчар.
Несколько раз они переезжали извилистое русло Хендерге и наконец выехали на дорогу, со следами шин от недавно проходившей машины. Договорились: Анай-кыс поедет на ферму, а он отведет коня Санданам и вечером вернется в село. Лапчар все время держал путь на перевал, но у подножия хребта дорога терялась. Он сошел с коня, прошел вперед. Да, не по той дороге поехали. Это дорога ягодников и орешников. Анай-кыс тоже сошла с коня.
— Смотри, как помяты кусты смородины, — она погладила их, словно они были живые и все понимали... — А это кто мог сделать? — подошла к двум поваленным кедрам.