У смерти два лица
Шрифт:
День тянется невообразимо медленно, до последнего звонка еще несколько часов. К обеду число загрузок пятого эпизода превысило пятнадцать тысяч, почти удвоившись за три часа, которые прошли с тех пор, как она заняла место в классе на уроке истории. Одноклассники говорят о ней, но в этом нет ничего нового. О ней говорит вся страна. Стремительно растущий счетчик загрузок немного приглушает сомнения Мартины: интервью привлекает необходимое внимание к делу. Она правильно сделала, что выпустила его.
Полет ее вдохновения заканчивается сокрушительным падением, когда Астер швыряет поднос на столик
— Поверить не могу, что ты это сделала!
Кусок сэндвича с индейкой, который жевала Мартина, попадает не в то горло, и к глазам подступают слезы.
— Что? — спрашивает она полушепотом, пытаясь откашляться.
— Она еще спрашивает! Сама знаешь, — лучшая подруга говорит совсем как мамочка.
— Я думала… — лицо Мартины искажает гримаса боли и замешательства. — Дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Мы наконец-то смогли продвинуться, впервые за все это время.
— К черту! — говорит Астер. — И теперь вдруг все стали сочувствовать Анне? Она во всем созналась, а теперь берет свои слова обратно. И все из-за тебя!
На них смотрят все вокруг. Мартина чувствует их взгляды затылком. Она понижает голос.
— Я не подсказывала ей, что говорить. Ты сама видела результаты вскрытия. То, что Анна рассказала полиции, невозможно, Астер. Это не могло произойти так, как она описала.
Астер, сидящая на скамейке, напрягается. Ее щеки густо краснеют. Потрясенная Мартина замечает, что золотые серьги-кольца — ее подарок, который Астер снимала только перед плаванием и перед сном, — отсутствуют, и уши ее лучшей подруги кажутся голыми в свете люминесцентных ламп столовой. Сигнал понятен: иди к черту!
— Это не значит, что она не виновата, — говорит Астер. — Она могла сделать это по-другому.
— И я так думаю! — едва не кричит Мартина.
В интервью она старалась сохранять непредвзятость. Она знает, что это получилось. Если после прослушивания эпизода люди начинают думать, что Анна невиновна, то это их собственный вывод. Она никак не подталкивала их к этому.
— Что-то не похоже, — шипит Астер.
Мартина не знает, что и сказать. Она думала, что уж Астер-то все поймет правильно. Публикация результатов вскрытия, признание Анны, что она не помнит ничего о событиях той ночи, — это все шаги в правильном направлении. В направлении, ведущем к раскрытию истины, какой бы она ни была.
— Прости, — наконец говорит она. — Я просто хочу справедливости для твоей семьи.
— И как теперь это должно произойти? — хлестко бросает Астер. — Анне все сойдет с рук.
— А если она этого не делала, Астер? — голос Мартины лишь чуть громче шепота и чуть тише шипения. — Ты не хочешь узнать, кто это сделал?
Астер сердито смотрит на Мартину.
— Конечно, ведь у полиции так много других зацепок. В Херрон-Миллс затаилось столько убийц… — Она вцепляется в край разделяющего их стола. — Если Анна выйдет сухой из воды, все кончено. Как ты не понимаешь? Она использует результаты вскрытия, чтобы посеять сомнение. Наверняка она с самого начала специально врала о том, как погибла Зоуи. Потому что знала, что результаты вскрытия опровергнут ее слова. Она с тобой играет, Мартина. Она манипулирует всеми нами.
Мартина потрясенно молчит. Она не может поверить словам лучшей подруги о том, что Анна затеяла
Впервые ей приходит в голову, что подруга может смотреть на это иначе. Анна стала единственной надеждой семейства Спанос на ответы, на истину, на справедливость. Это бессмыслица, не укладывающаяся в рамки логики. Но именно это и происходит. Она совсем не так понимала поведение Астер всю эту неделю после получения результатов вскрытия. Замкнутость в школе, неотвеченные сообщения, рассказы о занятости, не позволяющей встретиться. Астер смотрит на отчет экспертизы совсем не так, как Мартина. Она в бешенстве. Потому что уверена, что Анна лжет. А теперь она считает, что Мартина привлекла общее сочувствие к Анне и лишила их шанса на справедливость. Мартина долго молчит. Аппетит пропал. Она рассеянно прикусывает кончик длинного «конского хвоста» — нервная привычка детства, с которой, как она считала, было покончено много лет назад. Так и не придумав, что сказать, она смотрит через столик и понимает, что Астер ушла.
14. ТОГДА. Июль
Херрон-Миллс, Нью-Йорк
Рано утром в пятницу меня будит солнечный свет. Я все еще у бассейна, где, похоже, и уснула. Бедро покраснело и воспалилось в том месте, где в него ночью впилась длинная заноза от шезлонга. Я едва успеваю принять душ и одеться, как в дверь домика стучит Эмилия с напоминанием, что Пейсли через час уезжает и нужно закончить приготовления к поездке.
Я ничего не могу понять. Пейсли куда-то уезжает?
Я подыгрываю и направляюсь в дом. Когда Эмилия скрывается в своем кабинете, я невзначай спрашиваю у Пейсли, куда она едет. Оказывается, на День независимости они с Полсон-Госсами едут в Кэтскилле, и на праздники у меня будет несколько выходных дней. Я стараюсь вести себя так, будто не удивлена, но Пейсли меня явно раскусила.
— Мы говорили об этом, когда ходили в музей, — шепчет она. — А на прошлой неделе мама напоминала расписание на лето, помнишь?
— Конечно, — улыбаюсь я, пытаясь замаскировать смущение. — Просто забыла, что это уже в эти выходные, вот и все.
Спустя сорок минут я стою перед домом вместе с Эмилией, усаживая Пейсли в машину к Рэйчел, Кайлу и их мамам, и думаю, что мне делать целых четыре дня. Пейсли вернется только вечером в понедельник. Даже не знаю, чем занять такую прорву времени. Когда Эмилия в третий раз проверяет, не забыла ли Пейсли взять с собой солнцезащитный крем и витамины, Элизабет, откашлявшись, заверяет ее, что с Пейсли все будет в порядке и они позвонят, когда доедут. Эмилия уступает и сама нажимает на кнопку, запирающую дверцу машины. Мы обе машем им вслед, пока Хилари огибает фонтан и едет прочь по дорожке Кловелли-коттеджа.